Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
— Нешто и вы, господин маркиз, захворали, как моя молочная сестрица?
Граф взглянул на зятя и в испуге остановился.
— Да в уме ли ты, мой бедный друг? Можно ли так волноваться из-за пустяка?
— Вы правы, женское нездоровье часто бывает вызвано пустяками. Я волнуюсь не из-за этого. Мне нужно сегодня вечером уладить одно важное дело. Мой секретарь… не приехал; значит, мне необходимо быть с Сен-Бернаре. Позвольте мне, милый отец, покинуть вас и оставить Валентину на несколько дней на ваше попечение. Скажите ей, что завтрашнее торжество в Сен-Бернаре отложено; пусть она отдыхает, пока я приеду и заберу от вас мое сокровище.
— О да, она настоящее сокровище! — воскликнул граф с трогательным простодушием.
Гюстав пожал ему руку и поспешил на конюшню, где собственноручно оседлал свою верховую лошадь.
Глава 28. После праздника
В воротах маркиз вновь повстречал Жана-Луи, но не обратил на него внимания. Горящий взор Гюстава, устремленный вперед, словно хотел преодолеть расстояние, отделявшее Рош-Брюн от Сен-Бернара.
— Постой-ка, сударь! — воскликнул молодой мельник, подбежав к Гюставу и схватив под уздцы его лошадь. — Если вам нужен человек, готовый пойти за вас в огонь и в воду, — возьмите меня!
— Кто вы? — спросил маркиз, по-прежнему уставившись взглядом в одну точку.
— Друг Рош-Брюнов и Бергоннов, — ответил Жан-Луи, вскакивая на круп лошади позади Гюстава. — И знатные люди, ежели с ними стрясется беда, иногда нуждаются в дружбе мелкой сошки. Вот почему я еду вместе с вами.
— Беда? Откуда вы узнали?
— Ваше лицо ясно говорит о ней.
— Спасибо. Но разве вам известно, куда я еду?
— Нет, но это все равно.
— Я еду драться на дуэли с одним человеком.
— Тем более мне нужно сопровождать вас.
— Ладно, спасибо. Я беру вас в секунданты. Дуэль будет не на жизнь, а на смерть.
— Черт возьми, сударь! Это серьезное дело — убить человека.
— Тем не менее либо он, либо я должен остаться на месте.
— Я его не знаю, и пусть лучше это случится с ним. Но скажите, сударь, нет ли способа поладить миром?
— Нет.
Тон, каким это было сказано, не допускал возражений. Наступило долгое молчание; затем Жан-Луи снова попытался завязать разговор:
— Скажите, господин маркиз, кто же будет продолжать затеянное вами дело, если вы умрете? О нем у нас ходит немало всяких толков; но я-то лично понял, чего вы хотите добиться. Вы, скажу по чести, хороший человек, и ваша жизнь нужна всем, кто вас любит. Ставить ее на карту так, здорово живешь, по-моему, глупо.
— Конечно, глупо. Но что же делать — жизнь иногда превращается в трагикомедию…
— Если вы умрете, наследники продадут ваши фабрики, и они попадут к какому-нибудь выжиге. Вы вложили в дело свое сердце, а те, кроме корысти, ничего не знают.
— Это мне безразлично.
— Между тем, сударь, вы заботились об общем благе, вы подавали пример всему нашему сословию, как надо делать людям добро. Когда в стойлах ничего нет, — говорит дядюшка Ватерло, — лошади грызутся между собой. Вы подкинули сенца в стойла, и сен-бернарские коняги перестали грызться. Вы помогли бедным понять, что они должны любить и выручать друг друга, вы стали учить их детей. Вот я, к примеру, неграмотный, и это очень для меня огорчительно; а если бы рядом с нашей деревней жил такой помещик, как вы, то и для меня, и для моих односельчан жизнь сложилась бы иначе. Потому я и повторяю: не следует делать того, что вы сейчас задумали.
— Да?
— Когда дерево валится, оно гибнет не одно: и плющ, что обвивает его ствол, и гнезда в его ветвях, и муравейник между его корнями — все это тоже гибнет.
— Куда вы клоните?
— Я хочу сказать, что нехорошо рисковать жизнью, когда она нужна стольким несчастным.
— Несчастным? Сейчас мне нет дела до них. Я решил продать Мадозе и фабрики, и землю. Несчастным. Да есть ли кто-нибудь несчастнее меня?
— Однако, господин маркиз, нынче утром вы были вполне счастливы. Вы каким были, таким и остались; может, вам только показалось, что стряслась беда?
— Да, многие беды — только кажущиеся, но вместе со мной пострадают и другие люди. Ведь если дереву не хватает солнечного света, оно гибнет, и вместе с ним гибнут все, кому оно дает пищу.
— Верно.
— Допустим, Жан-Луи, что я — дерево, о котором вы говорили, и что мое солнце погасло; разве не вправе я убить того, кто его погасил?
Хотя Жан-Луи и любил пофилософствовать, вопрос маркиза привел его в замешательство. Он призадумался.
— Погасший огонь можно снова зажечь, — проговорил он наконец.
Затем опять наступило молчание. Лошадь все время безжалостно пришпоривали, и она неслась вихрем. Жану-Луи казалось, что эта безудержная скачка ведет к какой-то пропасти. Вскоре они достигли вновь отстроенного селения Сен-Бернар.
Стояла теплая погода; солнце садилось за цветущими деревьями, дети играли в палисадниках около новеньких домиков. Крестьянки, занятые изготовлением бисера, увидев маркиза сквозь чисто вымытые стекла окон, кланялись ему почтительно и в то же время дружески. Несколько парней сбивали помост для предстоявшего на другой день торжества; при виде Гюстава они прервали работу и, выпрямившись, провожали его взглядом, пока он не скрылся из виду. Старики, что сидели и мирно беседовали на скамейках под деревьями, сняли шапки. Но Гюстав проехал мимо, не отвечая на их приветствия, словно никого не заметив.
— Скажите, сударь, — рискнул вновь задать вопрос Жан-Луи, — все эти люди, видать, очень к вам привязаны?
— Ими руководит эгоизм; любя меня, они пекутся о своих интересах. Что толку в такой привязанности?
— Вы не всегда будете так думать. Время все сглаживает, сгладится и ваше горе. И тогда вы, может, спросите себя, как вы могли так обезуметь, почему не отнеслись к делу спокойней?
Они приехали. Матье, камердинер маркизы, вышел навстречу и был немало поражен, увидев за спиной хозяина какого-то простолюдина. Маркиз бросил слуге поводья.
— Позаботься о нем, — сказал он, указывая на своего спутника, — этой мой друг. Проводи его в дом и жди меня. А где Артона? — спросил он возбужденно.
— Работает у себя во флигеле. Прикажете доложить ему о вашем приезде?
— Не надо, я зайду к нему сам.
— Позволю себе заметить, что господину маркизу следует прежде всего пообедать. Господин маркиз очень бледен, ему необходимо подкрепиться.
— Я обедал, мне ничего не нужно.
Гюстав подбежал к флигелю и дрожащей рукой толкнул дверь.
Чемоданы и дорожный мешок, лежавшие на полу, свидетельствовали о том, что секретарь готовился к отъезду. Он сидел за письменным столом, подперев голову рукой; в другой руке он держал перо.
