Николь Фосселер - По ту сторону Нила
– Первое было бы понятно, – пробормотала Грейс, прижимаясь щекой к шраму на его спине, – второе, пожалуй, даже благородно. Но тебе не пришлось делать этого.
Джереми погасил окурок на блюдце, которое стояло на мозаичном столике возле окна и заменяло пепельницу, и сухо рассмеялся.
– И все-таки я хотел бы, чтобы он хотя бы пару минут помучился так, как я целыми днями в Омдурмане.
Несколько мгновений Грейс молчала.
– Ты до сих пор не простил его? – спросила она наконец.
Джереми повернулся. Между бровей у него пролегла чуть заметная складка, но губы под аккуратно подстриженными усами оставались ненапряженными.
– Я ни в чем не виню его, Грейс. – Он поднял на нее почти черные в полумраке глаза. – Но я знаю, что ты себя за него до сих пор не простила.
– Это так, – выдохнула Грейс. Она смотрела на изящную деревянную решетку на окне противоположного дома и в то же время куда-то в пустоту. – Не проходит и дня, чтобы я не думала об этом.
– Теперь нам с этим жить. – Джереми положил ладонь ей на щеку, а потом наклонился и поцеловал в губы.
На мгновенье Грейс пронзила мысль о том, какой эгоистичной и жестокой она стала. Как безоглядно отдалась она своей любви здесь, в Каире, без стыда и угрызений совести, словно никого, кроме Джереми, у нее не осталось. Неужели она действительно охладела к своим близким и ко всему тому, что оставила дома? Конечно, нет. Просто у них с Джереми была хорошая возможность убедиться в быстротечности счастья и научиться ценить каждое мгновенье совместной жизни.
Поцелуи Джереми разбудили в Грейс только что успокоившуюся, как ей казалось, страсть. Она осторожно высвободилась из его объятий, снова подошла к кровати, развязала пояс халата и остановилась, выставив из-под полы бедро. Некоторое время Джереми просто смотрел на нее, не вынимая рук из карманов, пока в его глазах не загорелся огонек желания.
Он подошел, и халат соскользнул с ее плеч на пол. Внезапно лицо Джереми оказалось так близко, что Грейс почувствовала его дыхание на своей щеке. Джереми легко толкнул ее в грудь, и Грейс упала на кровать. По шороху одежды она поняла, что Джереми снимает штаны, а потом прикрыла глаза и заворковала, почувствовав, как он ткнулся лицом между ее ног. По телу Грейс словно пробежала огненная струя, когда бородатое лицо Джереми коснулось ее округлившихся за последнее время бедер, ее живота и крепких торчащих грудей. Она вздохнула, когда Джереми вошел в нее. Его пальцы нежно трогали ее спину, лицо и волосы, ставшие тяжелыми и густыми, как мех животного. Он рассматривал ее со своей спокойной полуулыбкой, продолжая ритмичные движения, пока оба не унеслись в потоке экстаза.
Некоторое время Грейс лежала у него на локте и смотрела на голубую струйку сигаретного дыма. Она гладила волосы на его груди, постоянно попадая пальцами в проплешины на месте шрамов. Эти шрамы, равно как и все его прошлое, стали частью его самого. Джереми никогда не говорил о том, что пережил в Омдурмане. Но Грейс читала об этом в его глазах, это прорывалось криками сквозь его кошмарные сны.
«Как же все-таки это просто, – удивлялась про себя Грейс. – Как просто стать падшей женщиной».
«Нет, это было совсем не просто», – тут же поправила она саму себя.
И дело даже не в том, что Грейс сожгла за собой мосты, пускаясь в это опасное путешествие, и не в том, что на ее совести была теперь и смерть Лена. Уже здесь, в Каире, они с Джереми будто чего-то боялись. Часами лежали они на кровати и просто разглядывали, он – ее, а она – его. Таким хрупким казалось обоим их счастье, что долгое время они не могли решиться ни на что другое, кроме как на робкие поцелуи и прикосновения. Они начинали осторожно, словно изучали друг друга, входили в доверие. Нужно было набраться мужества, чтобы сделать последний шаг на этом пути, каким бы естественным он ни выглядел.
Так они и жили изо дня в день: любили друг друга, ели и спали, когда им того хотелось. Они уже посмотрели пирамиды и сфинксов и теперь ходили в Египетский музей, ездили на Аль-Газиру, гуляли по берегу Нила или просто бродили по каирским переулкам и базарам. Но большую часть времени проводили в этой комнате. Оба чувствовали себя здесь как под стеклянным колпаком, защищавшим их от прошлого. Впрочем, и от будущего тоже. Их жизнь в Каире была бесконечным погружением в настоящее, каждый день и каждый час заново. Постепенно в голове Грейс созревала мысль, что долго так продолжаться не может. Быть может, здесь, в Каире, им и удастся закрыть глаза на весь остальной мир, однако от этого он не исчезнет.
– Джереми, – шептала Грейс. Она прижималась губами к его груди, отмечая про себя, как изменился его запах, каким пряным и тяжелым он стал. – Джереми, давай вернемся в Англию, в нашу прежнюю жизнь. Не завтра и не послезавтра, но как можно скорее.
Джереми, докуривая сигарету, смотрел в потолок. Потом приподнялся в постели, погасил окурок на блюдце, которое перенес на ночной столик, и растянулся рядом с Грейс, положив руку на подушку и подперев кулаком подбородок.
– Хотя я и не погиб в Омдурмане, прежней жизни для меня больше нет. Тем более в Англии, – ответил он и протянул другую руку, чтобы погладить Грейс по волосам.
– Тогда мы начнем новую, – предложила Грейс, осторожно касаясь пальцами морщин на его лбу.
– Но как, Грейс? – воскликнул он почти с негодованием. – В полк я больше не вернусь, а ничего другого делать не умею.
«Отец наверняка сможет что-нибудь посоветовать», – промелькнуло в голове Грейс.
– Мы найдем выход, – сказала она. – Попытаемся, по крайней мере. В любом случае сюда мы всегда можем вернуться. Или уехать в другое место. – Она замолчала и через некоторое время добавила: – Нам не удастся так просто уйти от ответственности, Джереми. Мне – перед своей семьей, тебе – перед матерью.
Грейс тосковала по дому, по родителям, Аде, Стивену и Бекки, по Шамлей Грин. Она написала туда сразу по прибытии в Каир, однако до сих пор продолжала мучиться угрызениями совести. А о матери Джереми она вообще старалась не думать. Ведь Сара Данверс, как и друзья Джереми в Линкольне, до сих пор не знала о том, что он жив. Таково было желание Джереми, на котором он так отчаянно настаивал, что Грейс в конце концов уступила. Лишь на время, как уверяла она себя.
– Она ведь ждет тебя, – добавила Грейс.
Лицо Джереми омрачилось, и он в задумчивости сжал губы.
– Она ждет сына, с которым когда-то рассталась и которого уже нет.
Грейс погладила его по вискам.
– Не надо решать за нее, Джереми. – Она запустила пальцы в его волосы. – Она этого не заслужила. Сара Данверс будет любить тебя и таким, каков ты сейчас. Я ведь люблю.
Губы Джереми задрожали, он медленно навис над Грейс и посмотрел ей в глаза.
