Утренний Всадник - Елизавета Алексеевна Дворецкая
В гриднице стало тихо, отроки, воеводы, князья слушали ее звонкий голос, как голос самой богини. Лицо Держимира постепенно смягчилось, пальцы на рукояти меча разжались.
Боримир молчал. Потеря священного сокола была его уязвимым местом, и слова Смеяны подтвердили его собственное сомнение. Не оглядываясь на свою дружину, он знал, что все до одного рароги верят каждому слову этой Солнечной Девы. Вздумай он сейчас биться с Держимиром – ни один из рарогов не будет верить в его победу. А как можно биться, если даже собственная дружина в тебя не верит?
Ничего не ответив, князь Боримир резко повернулся и пошел вон из гридницы. Дружина потянулась за ним, никто из дрёмичей их не удерживал.
Выезжая из ворот, Боримир обернулся. Княжьи хоромы молчали, скрывая в себе священную птицу.
* * *
До самой ночи в гриднице не стихали возбужденные голоса. Все мнения склонялись к тому, что Боримир поехал собирать войско и в самое ближайшее время следует ждать войны. Не теряя времени, Гневуша разослал гонцов по всем городкам Краены и Междуречного леса с приказом готовить полки.
Раздосадованный Держимир велел приковать сокола за ногу, не обращая внимания на бурное возмущение Смеяны. Ради священной птицы Баян снял с собственной шеи золотую цепь, и истокский ловчий-соколятник прикрепил ее к золотому колечку на ноге сокола. Другой конец цепи Держимир приказал укрепить на спинке княжеского престола, и сокол сидел у него над головой, как грозный знак войны.
– Да он, по всему видно, привычный на цепи сидеть! – успокаивал соколятник Смеяну. – Он у них, у рарогов, в святилище на плече у бога Свентовида тоже на цепочке сидит, так что никакой обиды ему не будет!
– Так то у бога! – возмущалась Смеяна. – Он сам к нам прилетел, а мы его на цепь, словно пса! Боги нам его послали, боги и отнимут! А силой все равно не удержать! Отпусти его, княже, слышишь!
– Не отпущу! – Хмурый Держимир упрямо тряс головой. – Вот как этот жеребец рарожский мне в вечном мире поклянется, так получит своего сокола! А до тех пор пусть так живет – смирнее будет!
Он старался не смотреть в лицо разгневанной Смеяне, но не сдавался: великое упрямство родилось раньше него самого.
– Отдай, отдай, я тебе говорю! – горячо настаивала она. – Зачем тебе чужой оберег, чужое счастье? Знаешь, как говорят: за чужим погонишься, свое потеряешь! Не гневи богов – они жадных не любят и не жалуют!
– Боримиру скажи – пусть он на мои земли не зарится! Улетело от него счастье – знать, плохо держал! А я своего не выпущу! Уразумела?
Держимир глянул в глаза Смеяне, и ей вдруг стало не по себе: она поняла, что он сказал это не столько о соколе, сколько о ней самой. Жар досады и обиды прихлынул к щекам, Смеяна хотела крикнуть в ответ что-то резкое, гневное, но не нашла слов, а просто повернулась и выбежала из гридницы. Когда Держимир бывал таким, ей хотелось сейчас же исчезнуть и никогда больше его не видеть.
Больше она в этот вечер в гридницу не вышла и улеглась спать, сердитая и обиженная. Лежа на лавке и натянув мягкое соболье одеяло – подарок Гневушиной боярыни – до самого затылка, она упрямо сжимала веки, пытаясь заснуть, но снизу из гридницы еще долго неслись голоса и выкрики шумного говора.
Наконец внизу все затихло, Смеяна начала дремать. В тишине было ясно слышно, как кто-то поскребся в дверь горницы. Смеяна вскинула голову; в дверь легонько стукнули. Нет, не послышалось. Торопясь, пока не проснулись боярышни, Смеяна соскользнула с лавки и открыла дверь. В верхних сенях стоял Баян, почти не видный в темноте.
– Ты чего Полуночником бродишь? – сердито шепнула Смеяна. Почему-то она ждала совсем другого и рассердилась на Баяна за обманутое ожидание. – От удали не спится?
Глянув поверх ее головы на лежанку девушек, Баян взял Смеяну за руки, вытащил в верхние сени и закрыл за ней дверь горницы.
– Ты, Солнечная Дева! – без особой нежности зашипел он. – Иди, поговори с ним! Он заснуть не может. Я-то его знаю: так теперь до утра просидит, а днем злой будет, как тыща игрецов! С ним такое раньше бывало, а теперь опять! Я как увидел, меня аж замутило! Как будто Звенила вернулась, волк ее ешь!
– Чего с ним? – не поняла Смеяна.
– После рарогов началось. Чего-то он там… не то думает. А тут ты еще…
Баян задумчиво потер кончик носа и посмотрел на Смеяну. Ее желтые глаза мягко светились в темных сенях.
– Чего он думает? – подозрительно спросила она.
– Ну ты же его знаешь… – Баян, несмотря на известное легкомыслие и бесстыдство, сейчас чего-то не решался сказать. – Ревнует, что ли?
– Кого?
– Лешачью бабушку! Ну тебя, рыжую, кого же еще?
– И к кому же? – притворно фыркнула Смеяна, скрывая беспокойство. – Не к тебе ли, черному?
– Ко мне – уже дело прошлое, я уж отказался и поклялся. А вот…
– Чего? – изумленно перебила Смеяна и вцепилась в плечо Баяна, чтобы он как-нибудь не вздумал сбежать от ответа. – Чего ты отказался и поклялся?
– А того! – грубовато ответил Баян. – Лучше уж тебе знать, чего уж там, раз мы теперь навек неразлучны, как Небесные Братья. Он у меня один, и я у него один, и лучше я сам себе горло перережу, чем из-за девки с ним поссорюсь. Ты ему нужна – я ему еще тогда, зимой, нашим отцом поклялся, что буду тебе братом. И все. Чего я там раньше думал, пока мы с тобой на пару воду носили, – это дело прошлое, померло и сгорело. Мне удачи своей хватит, а ему ты нужна… Так что ко мне он не ревнует. Он мне верит. А вот Боримир этот, морок лешачий…
Смеяна молчала, не зная, как ко всему этому отнестись. Ее обидело, что два брата решили ее судьбу, не спросив ее желания на этот счет, но она и сама давно привыкла к Баяну как к брату. Она привыкла к их странному содружеству, где каждый уравновешивал двух других, но глубинное чувство ей подсказывало, что такое равновесие не будет вечным. Она знала, что Держимир давно разглядел в вещей деве просто девушку и она нравилась ему, несмотря на несходство с
