Барбара Мецгер - Дуэль
Он не обращал внимания на намеки и подмигивания касательно будущего леди Пейдж, которые бросали мужчины за портвейном или игроки в карты, отметая их взмахом своей ухоженной руки и едва заметным порицанием в голосе:
– Джентльмен не станет трепать имя леди.
И этот джентльмен поклялся никогда не иметь дело с этой особой или с ей подобными. К счастью, делишки леди Пейдж его больше не касались. Он прекратил с ней отношения, как только Пейдж стал выказывать возмущение. К сожалению, это произошло, лишь когда этот грязный тип уже послал ему вызов, то есть слишком поздно.
Как бы то ни было, Йен порвал с женщиной, которая никогда ничего не значила для него, была просто источником поверхностных наслаждений и не вызывала ничего, кроме легкого зуда. Мона сама постелила себе постель, обзавелась будуаром в беседке, ложем в сарае, койкой за кустами. После этого ее никогда больше не будут принимать в обществе.
Если Йен слышал шепотки о Неистовом Мардене, он их тоже игнорировал. Его друзья знали, что это прозвище дали ему за дерзкие скачки с препятствиями на бегах, а не за дурной нрав. Он был хладнокровен, держал себя в узде. Он был истинным джентльменом, человеком праздным, его слегка скучающее безразличие говорило лишь о том, что он размышляет об очередном подношении в театре «Друри-Лейн».
Господи, думал граф, ему следовало бы предложить роль в новой пьесе. Мышцы лица ныли от не сходившей с него любезной улыбки, шея затекла от необходимости высоко держать голову, его тошнило от всего, что он съел и выпил за этот день, растянувшийся на половину ночи.
Наконец ему перестали задавать вопросы и шептаться у него за спиной. Теперь все перемывали косточки леди Ингерсолл, ее полнеющей талии и красивому главному садовнику. Да будут благословенны те, кто способствует всяческому произрастанию и дает Лондону возможность поболтать о чем-то, кроме неудачной дуэли!
Даже Йен уже почти поверил, что в его жизни все в порядке, если не считать несварения желудка, и верил до тех пор, пока не ступил на дорожку перед своим домом. Выйдя из кареты, он угодил ногой прямо в доказательство присутствия своих незваных, нежеланных и неизбежных гостей с их мерзкой собакой.
Босой, в отвратительном настроении, он вошел в дом и тут же повысил одного из своих лакеев до должности псаря, поручив ему заботиться о глухой как пень кусачей собаке и сопутствующей ей грязи.
Затем он отправился в библиотеку, впереди шел дворецкий Халл, который проверил, достаточное ли количество свечей горит в комнате, наполнены ли графины, разведен ли в камине огонь, поскольку вечер был весьма прохладный.
Он был предельно заботлив, и Йен понял, что дворецкий хочет что-то сказать.
– Как там мальчик? – спросил он с замиранием сердца. Проклятие, Карсуэлл был не прав, подумал Йен. Ему следовало оставаться дома, а не развлекаться, точнее, не делать вид, будто он развлекается. Нужно быть просто скотиной, чтобы отправиться на бал, в то время как его гость – его жертва, – быть может, смертельно болен.
Халл ответил:
– Хирург вернулся, и оба врача. Они не сошлись насчет методов лечения, но все согласились, что жара следовало ожидать.
Значит, между этими шарлатанами есть несогласие. Йену следовало быть здесь, а не оставлять дом без присмотра. Он надеялся, что Хопкинс и экономка знают, как ходить за больным, в то время как сам он не знает.
– И этот человек по имени Макелмор, – продолжал не без презрения дворецкий, – тоже был здесь. Вошел через парадную дверь. – Ноздри у Халла задрожали от возмущения. – Он побывал в комнате у больного, потом сказал, что вернется утром, чтобы поговорить с вами, милорд. Я все же сообщил ему, что он должен пользоваться ходом для слуг. То, что он сказал в ответ, нельзя повторить в доме джентльмена.
Йен был уверен все, что сказал старый моряк, говорилось и раньше, только не в таких красочных выражениях.
– Я приму его, какой бы дверью он ни воспользовался.
– Слушаюсь, милорд, – сказал Халл, шмыгнув носом, и повернулся, намереваясь выйти.
Ну вот, дворецкий обиделся. Йен окликнул его:
– У нас трудные времена, Халл. Мы должны поступать соответственно.
Халл наклонил напудренную голову:
– Воистину так, милорд. Я счел обоснованным беспокойство верного слуги тем, что его юный господин испытывает боль.
– Боль? Мальчик испытывает боль, и никто из этих дураков лекарей не может ему помочь?
– Я думаю, использование опия при ране на голове лежит в основе разногласий врачей. Уснет и может вообще не проснуться.
Йен потянулся за бутылкой. Все равно за какой. Боль в животе не проходила. Может, ему принять опий? Спиртное не притупляет боль. Потом он остановит часы, чтобы не тикали, по крайней мере, у него в голове. Иного способа побороть время и пережить эту ночь он не мог придумать.
Ему надо забыться… Нет, ему надо, чтобы воспоминания стерлись из памяти.
Как можно остановить время, заставить стрелки на циферблате идти в обратную сторону? Как может смертный вернуть обратно пролетевшее мгновение, или поспешно сказанное слово, или пулю, чтобы она влетела обратно в ствол пистолета? Должен быть способ, хотя бы на один час.
Афина достала Библию, которую привезла с собой, но не читала ее и не молилась. Она пела. Слегка фальшивя, напевала любимые песенки Троя, сидя у его ложа. Когда забывала слова, просто мычала, а когда кончились популярные песенки, запела рождественские гимны. Она охрипла, но сон у брата, кажется, становился легче, когда он слышал ее голос, для того она и пела. Стоило ей умолкнуть, как брат начинал метаться, кричал от боли и жар у него усиливался.
Афина исчерпала все, что могла сказать ему, еще несколько часов назад. Сколько раз можно говорить мальчику, что ты его любишь, что очень рассердишься, если ему вскорости не станет лучше, и что все будет хорошо? Она рассказала ему о героическом графе, который спас его, о великолепных лошадях, которые привезли ее сюда, и о встревоженных слугах, помогавших ухаживать за ним.
Они были так же не похожи на угрюмых, недружелюбных, перегруженных работой слуг в доме их единокровного брата в Дерби, как Дерби не похож на Лондон. В доме графа они были почетными гостями, а не бедными родственниками, которых игнорируют и просто терпят. Дома у них слуги получали указания от хозяйки, Вероники, леди Ренсдейл, которая смотрела на Троя как на постоянное напоминание о ее бесплодии, на Афину как на соперницу в смысле уважения со стороны соседей и арендаторов, хотя сама виконтесса не прилагала никаких усилий, чтобы завоевать чью-либо привязанность, и уж тем более привязанность своей молоденькой и более привлекательной золовки. Прислуга в Мэддокс-Хаусе горела желанием угодить, все явно обожали своего щедрого и спокойного господина. Как сказала Афина брату, по слугам можно судить о хозяине.
