В СССР геев не было! - Ванда Лаванда
– Мы уже больше года не общались, и я понимаю, что у нас с тобой серьезные разногласия, но Миша болен… – оборвал свою просьбу о помощи Ярослав, почувствовав, что к горлу подступил комок. Справившись с эмоциями, он продолжил: – Ты же понимаешь, какая сейчас ситуация в мире. Мне нужно, чтобы его проверили! Скажи, куда мне лучше идти и с кем разговаривать, чтобы ему провели качественное обследование.
Слава был готов рвать и метать. Он готов был скандалить и выяснять отношения. Он мог дойти хоть до президента страны, лишь бы Михаила вылечили. Но, к сожалению, как и ожидал Ярослав, Маша не прониклась их ситуацией, не бросила всё, чтобы примчаться помогать, даже сочувствия не выразила. Но всё же уточнила детали ситуации и дала, пожалуй, ценный совет.
– Если Михаил Петрович отрицателен на коронавирус, то его не отправят на КТ по полису. А даже если и удастся выбить ему место, очереди сейчас такие, что ждать вы будете еще месяц. Поэтому лучше идите в платную клинику, чтобы быть уверенными в результатах обследования.
Вопрос денег не стоял, хотя одна томография и один тест стоили больше половины месячной пенсии Смирнитского. Во-первых, у них были накопления на черный день, а это были что ни на есть иссиня-черные дни, даже недели. А во-вторых, у Михаила был популярный канал, и если бы ему на лечение потребовалась сумма большая, чем у них есть, то они смогли бы кинуть клич о помощи. И почему-то Ярослав был уверен, что незнакомые люди помогли бы им с большей охотой, чем его невестка Мария.
Частная клиника отличалась клиентоориентированностью, и вежливая девушка-администратор записала Гайдука на компьютерную томографию на следующий же день, не забыв напомнить, что обязательно нужны медицинские маски. Прием был назначен на самое раннее время – это было ближайшее окно в расписании, и Слава не решился отказаться от шанса, данного судьбой.
– Слава, я устал, дай мне поспать, – Миша отмахнулся от Ярослава, который будил его вот уже минут десять.
– Некогда спать! У нас прием в больнице через час, а еще доехать надо. Вставай, родной!
– Я не хочу никаких обследований, мне нужен просто хороший сон, – нахмурился Михаил, продолжая кутаться в одеяло.
– Любимый, пожалуйста, ты болеешь больше двух недель! – Ярослав присел перед кроватью, чтобы видеть сонное лицо Гайдука. Тесла легла у него в ногах и тихо поскуливала.
– Я болею, потому что ты не даешь мне отдохнуть и выздороветь. Отстань, я хочу спать.
– Прошу, поехали к врачу. Ради меня. Я не могу смотреть, как тебе плохо!
– Ну и не смотри, – проворчал Михаил и перевернулся на другой бок.
Ярослав тяжело вздохнул и опустил голову на матрас, уже не зная, с какой стороны подступиться. Он пробовал властно говорить, почти приказывая, пробовал просить и давить на жалость, пробовал общаться с Михаилом весело и жизнерадостно, но ничего не помогало вытащить Гайдука из пессимистичного состояния. Еще немного, и Смирнитский тоже отпустит руки. Но только после того, как убедится, что Миша ничем серьезным не болен.
– Я боюсь тебя потерять, – тихо сказал Слава, особо не рассчитывая на какую-то реакцию со стороны Миши. Но стоило ему высказать свой страх вслух, как у него сорвало печать молчания. – Я же несу за тебя ответственность. Пусть по закону ты мне не муж, но… Ты все равно мой. И я хочу, чтобы у нас было еще много совместных лет вместе. Хочу видеть твою улыбку, слышать от тебя комплименты, ощущать твое восхищение. И дарить тебе то же в ответ. Но если ты не хочешь лечиться, то что мне остается? Силком тебя вести к врачу? Или смотреть, как ты угасаешь у меня на глазах? Я не хочу проходить через это во второй раз. Когда умирала Аня, со мной рядом был мой самый близкий друг. А теперь кто будет со мной?..
Михаил медленно повернулся к Ярославу, потирая красные глаза.
– Слав, я не умираю, я просто болею, – попытался успокоить он Славу, но было поздно: такие слова уже не могли остановить подступающую истерику старика.
– Просто болезни становятся серьезными болезнями, если их не лечить! Миша… Мишенька! Тебе же не двадцать лет, чтобы так безалаберно относиться к своему здоровью, к своему телу, к своей жизни, в конце концов! Я знаю, что ты устал, я знаю, что ты не любишь врачей! Я понимаю, почему. Но и ты пойми меня тоже… Я только получил шанс исправить ошибки молодости. Я хотел, чтобы у нас было много лет, когда мы будем счастливы вместе. А мы… Сколько? Четыре? Пять лет? Этого мало, Мишенька, – Ярослав то срывался на крик, то шептал, то замолкал на несколько секунд, чтобы сглотнуть комок в горле и не зарыдать. – Миша, я без тебя не могу и не хочу. Почему я должен объяснять тебе, насколько никчемной станет моя жизнь без тебя? Черт, Миш, я даже не помню тех лет, когда я тебя не знал. Ты всегда был частью моей жизни, лучшей ее частью. А я… Нет. Ты чудесный, великолепный, и какого-то ляда капризный, когда дело доходит до лечения. А я простой человек! Я очень стараюсь, но я никогда не смогу стать таким же, как ты. Да я даже за твоей собакой присмотреть один не смогу! Так что ни смей отказываться от осмотра врачей! Лечение… надо… Я…
– Успокойся! Побереги сердце!
Михаил Петрович переборол усталость и апатию, сел в кровати и притянул к себе Ярослава, чтобы обнять. Из-за болезни он не заметил, насколько плохо его любимому. А он ненавидел быть причиной плохого состояния Славы, и, тем более, его слез. Нужно было исправлять положение.
– Хорошо, мы идем в больницу, сделаем КТ, МРТ, ЭКГ и прочие аббревиатуры, какие ты захочешь, если тебе от этого будет спокойнее, договорились?
Договорились.
Больше практически не разговаривая, они сходили в частную клинику, где еще раз подтвердилось, что у Михаила нет (или уже нет) ковида, а повреждение легких незначительное – всего 16%. Внимательный врач осмотрел Михаила Петровича повторно и, сказав, что госпитализация не обязательна, составил план лечения, велев вернуться на прием через неделю.
Хотя самые страшные опасения Ярослава не подтвердились, он все равно еще некоторое время ходил, мрачнее тучи. А когда переживания из-за здоровья Миши немного его отпустили, он стал активнее проявлять инициативу в романтическом плане: часто целовал любимого то в щеку, то тыльную сторону ладони, а перед сном клал руку ему на грудь и слушал дыхание.
Они
