Мэри Рэдклифф - Тайна Ретта Батлера
— Нет! Нет! Нет, нет, — вскричал Кастильо, скребя пальцами по доскам пола.
Вокруг все было перепачкано кровью.
— Понимаешь, Гарри, эти грязные мексиканцы так гнусно воспитаны, что ничего не боятся.
— Как это ничего? — заметил Гарри Купер, — все люди в принципе одинаковы и все боятся чего-нибудь. Надо только догадаться, чего же он боится.
Вот я сижу сейчас, покуриваю и размышляю, чего все-таки боится Мигель Кастильо? Конечно, если бы он был набожным католиком и хорошим любящим отцом, то мы бы помучили его детей или поизмывались над женой. А он на все это смотрел бы и, если он был бы хороший семьянин и отец, он бы обязательно во всем признался. Он вспомнил бы все, что сказал ему Билл Карлсон перед смертью, вспомнил бы слово в слово.
Гарри Купер делано вздохнул.
— Но так как у него нет семьи, никого, то естественно, нам этот способ не годится.
— Послушай, Гарри, а может, мы лишим его детородных органов? Тогда ему вообще никогда не понадобится семья.
— Понимаешь, Фред, семья этому мерзавцу и так не понадобится. Ведь завтра утром, самое большое в полдень, его вздернут на виселице.
— Ладно, Гарри, тогда я буду его бить до тех пор, пока он не начнет говорить.
И Фред со знанием дела взялся за работу…
Он колотил извивающегося Мигеля по почкам, нанося удары кулаками и башмаками, приподнимая обессилившее тело над полом и с грохотом швыряя назад на дубовые доски.
Мигель только стонал, вскрикивал и грязно ругался, но ничего не говорил…
— Послушай, приятель, — начал Гарри Купер, когда Мигель Кастильо немного пришел в себя, — а если я поступлю с тобой честно?
— Честно? — изумился Мигель Кастильо, облизывая разбитые губы.
— Ну да, честно. Я возьму тебя в долю и ты получишь свою часть.
— Нет! — выкрикнул Мигель Кастильо.
— Значит, ты все-таки знаешь и представляешь, какова часть. Ты знаешь, где спрятано золото Билла Карлсона, не правда ли?
— Я ничего не знаю. Я вот сейчас перед тобой, Гарри, — хрипел Мигель, давясь словами, — как в храме, как на исповеди, клянусь, что я ничего не знаю.
— Слушай, ты уже клянешься в сотый раз. Толку от твоих клятв никакого, только засоряешь воздух своими богохульствами. Ведь на твоей наглой мексиканской роже написано, что тебе все известно. А ты разыгрываешь из себя святошу. Ну какой ты, Мигель Кастильо, святоша? Ты же отпетый мерзавец! Один из самых грязных убийц.
— Да не грязнее тебя, — вдруг огрызнулся Мигель Кастильо.
— Вот видишь, ты еще и меня вводишь в грех, оскорбляешь. Я же тебе ничего плохого не желаю, я просто хочу, чтобы ты рассказал мне обо всем, что знаешь, и тогда… Тогда, Фред перестанет колотить тебя.
Мигель Кастильо тяжело вздохнул и уронил разбитую голову на грудь.
Искушение, конечно, было очень велико.
Но в то же время он знал, что Гарри Купер — один из самых безжалостных людей. И он прекрасно понимал, что это все слова, пустые обещания, что не тот человек Гарри Купер, чтобы оставить его, Мигеля Кастильо в живых.
Если Мигель Кастильо останется живым, то он обязательно попытается добраться до золота и помешает захватить его Гарри Куперу. Но…
Если останется…
От этих безрадостных мыслей Мигелю Кастильо стало совсем плохо.
Но как плохо он себя ни чувствовал, все равно хотел жить, хотел вырваться из объятий смерти.
Как загнанный зверь, Мигель озирался, но уже не имел сил огрызаться.
И молчать было плохо, и говорить было нельзя, поэтому Мигель Кастильо чувствовал себя как зверь, загнанный в ловушку.
Если бы у него был хоть час или даже полчаса времени, он обязательно что-нибудь придумал бы.
Но времени у него не было.
На него, как огромная черная скала, надвигался Фред с занесенным для удара кулаком. А за спиной Фреда покуривал сигару Гарри Купер, выпуская изо рта тонкой струйкой голубоватый дым.
Мигель видел подошвы его сапог и даже мог посчитать количество гвоздей в подковах. Но от этого ему не становилось легче.
«Дьявол, — подумал он, — вот если бы в тебя всадить столько пуль, сколько гвоздей в твоих подковах, тогда бы ты замолчал на всю жизнь. А уж с этим верзилой я бы расправился. И не с такими доводилось расправляться, Ведь по роже видно, что недоумок, обыкновенный мордоворот. И единственное, что он умеет, это колотить тех, кто слабее его, особенно, когда у него на поясе висит револьвер, а я безоружен.
Встретился бы мне этот мерзавец где-нибудь на пустынной дороге или на улице, я бы ему показал. Ну, ничего…»
Мигель Кастильо все еще надеялся на спасение. Может, Рэтт Батлер спасет его?
Но надежды с каждой секундой таяли, как весенний снег под горячими лучами солнца.
«Дьявол, дьявол, что же мне делать?»
— Господи, помоги мне, — прошептала Мигель Кастильо.
— Ты что-то сказал? — склонился к нему Фред.
Мигель Кастильо поднял к нему голову и плюнул в лицо.
Тот оторопел, он не ожидал ничего подобного от полумертвого Мигеля Кастильо.
Гарри Купер, увидев это, ухмыльнулся.
— Я же говорил тебе, Фред, он крепкий мужик и к побоям привычный. За то, как он держится, его можно уважать.
Фред замер на месте. Только его обширная грудь тяжело вздымалась, как кузнечные меха. Казалось, он набирал в себя как можно больше воздуха, чтобы обрушиться всей своей мощью на поверженного Мигеля Кастильо.
От напряжения на лбу у него вздулись толстые жилы, кулаки тряслись. Он вытер плевок со своего лица.
— Ну, мексиканская свинья, сейчас ты у меня зальешься кровью. Ты будешь харкать кровью. Ты сейчас проглотишь все свои зубы. Все до единого, я тебе обещаю. Ты откусишь свой гнусный язык.
— Э-э, Фред, осторожнее. Язык этого мерзавца мне нужен. Если он откусит язык, то тогда он, действительно, ничего не скажет. А мне нужно, чтоб сказал. Так что, будь поосторожнее.
Казалось, Фред не слышал слов своего главаря. Он надулся и как лев, приготовился к прыжку.
Мигель Кастильо зажмурил глаза.
Если бы он мог превратиться во что-нибудь маленькое и незначительное, то он просочился бы в щель в полу или между дубовыми панелями стены.
Но он ничего не мог поделать.
Единственное, что ему оставалось — это огрызнуться и, набравшись терпения, выносить побои дальше.
Мигель чувствовал, что скоро может сломиться. Ведь жажда жизни у любого человека все же хоть чуть-чуть, но сильнее желания обладать даже несметными богатствами.
И он, хотя и был патологически жаден, но исключения из общего правила не составлял.
Мигель поднял разбитые израненные руки и закрыл ими лицо.
— Начинай, — коротко бросил Гарри.
