Джейн Фэйзер - Невеста-заложница
— Ну, чего ты там начудила? Из вашего Джорджа сроду слова не вытянешь!
— Собственно говоря, ничего, — мрачно отвечала Порция, вытирая лужу за Джуно. — Но Руфус решил, что это не так.
— Наш хозяин судит только по справедливости, — возразил Джозеф, явно не поверив ей. — И делает так всегда, сколько я его знаю. А знаю я его с тех пор, когда он мамкину сиську сосал. — Старик отпер дверь и забрал ведро и тряпку.
— Послушай, тебе вовсе ни к чему каждый раз запирать и отпирать эту решетку, — устало заметила Порция. — Никуда я отсюда не денусь. А где Джуно?
— Носится где-то по деревне, — отвечал Джозеф. Смерив узницу подозрительным взглядом и оценив ее жалкий вид, он нерешительно отошел к столу, не запирая дверь. — Ужинать будешь?
Как и всегда за последние дни, желудок отозвался на предложение смесью совершенно противоположных ощущений, однако Порция понимала, что ей необходимо подкрепиться.
— Можно я выйду к тебе и поем за столом?
Джозефа снова охватила нерешительность. Наконец он проворчал:
— Коли ты пообещаешь…
— Никуда я отсюда не денусь, — торопливо повторила Порция. И вышла из камеры. — А что вообще тебе сказал Джордж?
— Только то, что хозяин велел держать тебя под замком, пока не получу другой приказ. И мне придется за тобой присматривать, потому как в деревне остались одни старики. — Он снял крышку с котелка и сказал: — Там есть ложка для супа.
Порция ела стоя, поскольку стула не было. И с первых же ложек поняла, что изнемогала от голода.
— Как ты думаешь, можно принести мне теплой воды, чтобы помыться?
— Ага, мне приказано доставлять тебе все, что потребуется, — закивал он. — Выносить помои и все такое… теплая вода, обеды-завтраки. Завтра утром постараюсь раздобыть для тебя вина или эля.
Порция поставила на стол опустевший котелок и вернулась в камеру.
— А ты бы не мог принести мне что-нибудь, чтобы заниматься? Бумагу, перо и чернила. И какую-нибудь из книжек Руфуса. Можешь выбрать любую.
— Это что же, взять у него из дома вещь без спросу? — помрачнел Джозеф. — Нет, никак нельзя.
— Вряд ли он рассердится, — уверяла Порция. — А даже если и рассердится — виноват будешь не ты, а я.
Джозеф сосредоточенно нахмурился, пристально глядя выцветшими водянистыми глазами на свою подопечную. Она выглядела на редкость жалко, и старик не мог не вспомнить живую, веселую и полную жизни девушку, какой она была совсем недавно. Что бы там ни было, само по себе заключение в тесном каземате на окраине заброшенной деревни являлось для нее жестоким наказанием, и не стоило его усугублять.
— Пожалуй, что так, — подумав, согласился он. — Не больно-то повеселишься, сидя взаперти.
— Спасибо. — Порция постаралась улыбнуться как можно ласковее.
Однако когда вернулась Джуно и Джозеф ушел, с грохотом опустив засов на внешней двери, узница бросилась на нары, охваченная отчаянием.
Она не в силах была вытерпеть холодный, пустой взор Руфуса, брезгливое осуждение в его голосе и самое ужасное — его уверенность в том, что Порция изменница. Она любила его всем сердцем и даже позволила себе надеяться, что он хоть немножко любит ее. Но Декатур так уверен в ее измене… Если бы он действительно любил Порцию, этого бы не случилось. Если бы Руфус любил ее, то принял бы целиком, такую, какая есть, и тогда ей не грозил бы теперь столь ужасный, жестокий конец.
Боже, как же она устала, пытаясь пробиться к его сердцу, закованному в железную броню кровной мести! Как ей надоело постоянно подавлять что-то в себе — в угоду Руфусу!.Вряд ли стоило платить столь высокую цену за его… за его — что?
Уважение? Любовь? Страсть?
Ах, да разве теперь это вообще имеет значение? Все рухнуло, пошло прахом. Порция скорчилась в комок под тонкими одеялами и провалилась в сон, избавивший ее на время от душевной муки.
Глава 22
—И на каком же ты сроке, позволь спросить?
Порция с трудом подняла голову над помойным ведром и уселась на корточки, вытирая губы платком.
— Как ты догадался?
— Чего уж проще, — дернул плечом Джозеф. — Ну, так на каком ты сроке?
Узница выпрямилась. Все эти дни она никого не видела, кроме старого Джозефа, и ни с кем не могла об этом поговорить.
— Мне очень стыдно, но я и сама не знаю толком.
— Обычно после первых трех месяцев больше не тошнит, — сообщил Джозеф и поставил на стол котелок с овсянкой.
— То есть меня скоро перестанет выворачивать наизнанку? — Порция не сомневалась, что у Джозефа должен быть богатый опыт в таких делах.
— Обычно так, — отвечал Джозеф. — Но некоторые молодки мучаются все девять месяцев.
— Наверное, я буду одной из них, — мрачно решила Порция. И потянулась всем телом, с завистью следя за Джуно, носившейся по лужайке. Джозеф обязательно выпускал щенка побегать не меньше трех раз в день. Еще бы! Ведь Джуно не умеет пользоваться горшком!
— А хозяин знает? — поинтересовался старик, прежде чем отпереть дверь.
— К тому времени, как я стала твердо уверена, у нас не осталось возможности поговорить. — Узница перешагнула порог камеры с невольным вздохом облегчения.
Пять дней, проведенные за решеткой, превратились в вечность. Ноги подергивались от желания ходить и бегать, тело, лишенное возможности разряжаться от избытка энергии, не желало спать, а рассудок мутился от бесконечных «а если…».
— Джозеф, можно мне хоть немного гулять вдоль реки? Я дам тебе слово — и даже поклянусь, — что не сбегу.
— Я и так знаю, что ты не сбежишь, да только приказа-то не было, — уперся Джозеф.
Порция окончательно отчаялась. Тот Руфус, которого она вроде бы знала, ни за что не обрек бы ее на столь жестокое заточение. Оставалось утешаться тем, что он отдавал приказы в спешке, поджимаемый обстоятельствами, и попросту забыл об этих подробностях. А что, если это не так? Если Руфус не упомянул о прогулках намеренно? О да, он спас ее от кары за измену, зато подвергнет собственному наказанию. Оно, конечно, не столь ужасно, зато не менее жестоко.
— Может, стоит дать ему знать… — Ворчание Джозефа перебили звонкие голоса рожков. Даже здесь, на окраине, был слышен шум, который поднялся в деревне: громкие команды, топот копыт и тяжелых солдатских башмаков.
— Что такое? — С бешено бьющимся сердцем Порция метнулась к окошку. Однако каждая клеточка тела и так знала ответ. Вернулся Руфус.
— Пойду погляжу. Кушай покуда овсянку — я мигом. — Джозеф с непривычной поспешностью проковылял к двери и вышел, впустив в камеру толику свежего дыхания летнего дня, отчего Порции еще сильнее захотелось вырваться на волю.
Толстая дверь со стуком захлопнулась, и тут же она услышала, как легло на место тяжелое бревно.
