Любовь & Война - Мелисса де ла Круз
– Вы мне льстите, – лукаво улыбнулась Анжелика.
– Вы просто не видели моего угощения, – ответил Алекс в том же тоне. – Мои блюда сильно уступают всему этому в привлекательности. Следующая, пожалуйста.
Анжелика закатила глаза и отступила в сторону. Теперь перед ним была Элиза.
А точнее, ее спина, поскольку она спешно совещалась с Хендриксом, показывая ему, как разложить тарталетки на блюде, чтобы они не сбились в кучу, «как листья у запруды», по прозвучавшему тут же выражению самой Элизы.
– И вели кухарке нарезать брезаолу[4] потоньше, – добавила она, когда лакей уже собирался слиться с толпой гостей. – Это не колбаса. Она должна таять во рту, а не превращаться в мясную жвачку.
Тут она вздрогнула, почувствовав на себе взгляды, и резко повернулась к мужу. На ее открытом лице читалась озабоченность занятой хозяйки, а не соблазнительная игривость кокетки. Она выбрала платье цвета американского индиго, глубокого синего оттенка, играющего переливами фиолетового в свете свечей. По своему обыкновению (и несмотря на поддразнивания сестры) она не надела корсет, и юбкам ее платья пышность придавал всего лишь небольшой, искусно задрапированный турнюр. Другими словами, она была похожа не на статую, а на обычную женщину, и стоило Алексу взглянуть на нее, его взгляд смягчился, а на губах невольно появилась нежная улыбка.
– Идем, сестра, – шепнула Анжелика Пегги. – Наша партия проиграна.
Они отступили, смешавшись с гостями, в то время как Алекс шагнул вперед и взял руки Элизы в свои. Он не стал проверять, смотрит ли кто-нибудь на них, а просто склонился и нежно, мимолетно поцеловал жену в губы.
– Теперь-то вы меня вспомнили, миссис Гамильтон? – негромко спросил он, глядя на нее сияющими глазами.
– Кажется, что-то припоминаю, – подхватила Элиза. – Поцелуйте меня еще раз, и я смогу точнее определить…
Она замолкла на полуслове, когда Алекс выполнил просьбу и поцеловал ее снова, на этот раз настойчивее и дольше. У Элизы перехватило дыхание, словно в излишне туго затянутом корсете – но корсета на ней не было.
– Моя дорогая, – хрипловато прошептал он.
– О, – выдохнула Элиза, неспособная произнести ни слова и почти бездыханная, поскольку муж подобрался опасно близко к ее декольте.
Алекс огляделся и потянул ее в глубину алькова. Он проложил дорожку из поцелуев обратно к ее губам, и на мгновение они оба забыли, где находятся, но затем неодобрительное покашливание нескольких гостей заставило их вернуться на землю. Они резко отпрянули друг от друга.
– Я скучала по вам, полковник Гамильтон, – призналась Элиза, когда снова обрела способность говорить.
– А я – по вам, миссис Гамильтон, – ответил Алекс, помогая ей привести в порядок наряд и оправляя свой камзол. – К счастью, война скоро будет закончена, и я снова стану просто мистером Гамильтоном. Генерал Вашингтон готовит…
Его лицо омрачилось, а голос прервался. Элиза с беспокойством посмотрела на мужа.
– Что случилось?
– Ничего, – неопределенно ответил Алекс. – Обычные военные дела. Я расскажу тебе подробности позже, после того как гости уйдут – если у тебя достанет сил все это выслушать, – добавил он с наигранной легкостью.
– Мне кажется, это серьезнее, чем обычные дела, – заметила Элиза. – Но ты прав. Сейчас у нас праздник, а ты – почетный гость. Все пришли попрощаться с тобой, прежде чем ты присоединишься к генералу Вашингтону в Ньюбурге.
Элиза заметила очередной страдальческий взгляд Алекса, но не стала ничего выяснять. Выросшая в семье военного, она знала, что муж расскажет ей то, что сможет, а если она начнет давить на него, все закончится лишним расстройством для обоих.
– Идем, – сказала она наконец. – Позволь мне представить тебе всех этих людей, которых ты больше никогда не увидишь – если тебе посчастливится.
Следующие два часа прошли в круговороте рукопожатий и объятий, в облаках одеколона и духов, среди дегустаторов и пьяниц, гурманов и обжор. Элиза ловко вела Алекса от одной группы собеседников к другой, успевая представить его и там и тут, позволяя гостям засыпать его вопросами о генерале Вашингтоне, или о войне, или о его планах в отношении одной из любимых дочерей Олбани.
Генерал Вашингтон – «величайший из людей», всякий раз отвечал Алекс, война «закончится, не успеете вы спеть «Янки Дудл»[5], а что касается Элизы, Гамильтон заявил, что приложит максимальные усилия, чтобы вся ее последующая жизнь с ним прошла в не меньшей роскоши, чем ее первые двадцать лет.
– Но как? – в лоб спросила вдовая миссис Питер Рикен. – Я слышала, у вас нет ни денег, ни профессии. Вы же не можете вечно быть у Вашингтона на побегушках.
Алекс покраснел и собрался было ответить, но тут свое слово вставила Элиза, холодно улыбнувшись назойливой вдове.
– Алекс изучал право до того, как началась война, – сказала она, – и служба в штабе генерала Вашингтона дала ему уникальную возможность продолжить учебу, если он того пожелает. Но кто знает? Возможно, он выберет карьеру политического деятеля. Новой нации нужны новые лидеры.
– Ха! – воскликнула миссис Рикен. – Правительство – это не для тех, кто строит карьеру, это просто развлечение для состоятельных мужчин. По крайней мере, если они честны. А вы произвели на меня впечатление честного мальчика, – добавила она так, словно это было недостатком.
– Именно так! – вмешался мужской голос. – Самые щепетильные люди всегда становятся самыми неудачными лидерами. – Смешок прервал реплику все еще невидимого говорящего. – Наверное, поэтому из меня вышел такой плохой губернатор, ха-ха-ха!
Элиза обернулась и увидела губернатора Джорджа Клинтона, который подходил к ним, неся перед собой свое раздутое брюхо, ничуть не скрытое висящими полами его незастегнутого камзола, на котором виднелись пятна от множества блюд и напитков. Его губы блестели от жира и казались черными, а в руке он держал целый пирог, от которого откусывал, пачкаясь темной густой начинкой. Элиза изо всех сил старалась смотреть губернатору в глаза, не обращая внимания на то, как черничный компот из его кубка капает на роскошный турецкий ковер отца.
Губернатор Клинтон протянул Алексу испачканную черничным соком руку.
– Джордж Клинтон. Но вы можете называть меня просто губернатор.
Элиза была достаточно хорошо знакома с губернатором Клинтоном, чтобы понимать, что тот прекрасно осведомлен о том, кто такой Алекс. Он был слишком предусмотрительным, чтобы подойти к незнакомцу на вечеринке, не узнав предварительно его имени и рода занятий.
В глубине души ей почти хотелось, чтобы Алекс вместо своей руки подал губернатору Клинтону салфетку.
Вместо этого пришлось с легким разочарованием наблюдать за тем, как Алекс позволяет губернатору пачкать свои пальцы черничной начинкой.
