Викинг и дева в огне - Галина Емельянова
Глава 9. Девушка
В поход дружина выступила следующим днем. Провожали жены, дети и праздные горожане. Народу такая забава в радость, чай не на войну провожали. Даже серьезные мужики, снимали шапки, а бабы просто крестили воинов на хорошую дорогу. Копыта разномстных коней стучали по деревянной мостовой, бодро и весело, лица у дружинников спокойные и важные. Вася пряталась в толпе, покусывая кончик косы. Северин одетый в кожаные латы, борода в две косицы, глаза, как льдинки на крыше весной, прозрачно-ерые.
Толпу народа он осматривал так внимательно и цепко, что Васька опустила голову и даже присела. Правда она и так была ниже соседок, не удалась ни росточком, ни статью. Худая, нескладная, голос низкий, одна красота — глазюки. Это так мачеха говорит. Баба она незлобивая, просто на сносях, и оттого в настроении переменчивая, как ветер. Еще скоро в семье грядет большой праздник: старшую Васькину сестру сосватали, будет свадьба.
Домой Васа пришла совсем разбитая. Болели все косточки, ныла спина, раньше так бывало, когда за пяльцами засидится, правда тогда низ живота не тянуло. К ночи еще и жар открылся, а к утру на простыне алели капли крови.
— Вот и девица ты Васька, теперь замуж отдадут, — торжественно провозгласила Акулина, сосватанная сестрица. Они спали на широкой лавке, за занавеской батюшка с молодой женой на кровати.
Мачеха отвела в баню, которую до субботы не топили. Ваську оставили одну. Правда, отлынивая от работы, пришла старшая сестрица, и давай ужасы рассказывать.
— Теперь одна за порог ни-ни. Схватят ироды, снасильничают, а потом камень на шею и в реку.
— Брешешь! — закусив губу от боли в пояснице, оборвала ее Васька.
— Вот те крест! Пошла, говорят, такая младешенька, то ли одна на торжище, то ли с младшим братиком. Так вот и сгинула. Правда она нечета тебе, и груди как дыни, и ноги толстые, как окорока.
— Это теперь каждый месяц будет так болеть, будто надорвалось, что-то внутри? — морщась, поинтересовалась Василиса.
— Не всегда. Но верно каждый месяц, на новолуние или перед ним, потом узнаешь — это таинство великое. Теперь и у тебя частичка ведьминой силы. Приворожить, или кому пожелаешь, бездетность наколдуешь.
— Грех какой, то-то даже в храм не пускают, ну ты и умыслишь. Лучше скажи, ты замуж не боишься? — Васька попила теплой, воды из бочки, зачерпнула ладонями, умыла горящее жаром лицо. Вгляделась в успокоившуюся воду. Одни глаза красивые, ну может губы еще, не тонкие, пухлые.
— Нет. Жених-то, Макар, боярский сын, мы с ним давно переглядываемся, грамотки пишем друг другу. Он, как телок ласковый и смешной.
— Так он же мокрогубый.
— Так для поцелуев это и хорошо.
— Фу, — Васька легла на лавке, свернулась калачиком, вроде полегчало.
— А ты и не надейся. Если никто не посватается, слышала, что мачеха тебя в скит отвезти хочет. Будешь в черном клобуке ходить, а это, наверное, страшнее, чем у мачехи жить. Здесь хоть батюшка заступится.
— Ну и пусть! Иди уже, хоть корочку хлеба принеси!
— Нельзя, терпи, бог терпел и нам велел.
— Он мужик был, — пробурчала в спину сестре страдалица.
Теперь за Василисой строго следили, лаз ее под частоколом засыпали, кормилица пугала ужасными мужиками, что ловят девок и лишают чести девичьей. А девушка ждала от варяга весточки. Но тот грамоты не знал, ни варяжской, ни славянской.
Глава 10. Поход
В походе все шло чинно и спокойно, никто не нападал, а с данниками вели себя милостиво, даже оставили одного из дружинников, бывшего кузнеца в помощь до того, как санный путь ляжет. В гостевой избе погоста, стояли лавки, а на выскобленных до бела столах, плошки с угощеньем: ржаным хлебом, ягодами, и на печи ждала своего часа рыбья похлебка. Принимали у карелов, ижоры и води: мед и воск, красную рыбу в бочках. Кое-кто приносил добытую зимой меховую рухлядь: соболя, куницу. От Белого моря привозили речной жемчуг.
Один из таких ловцов, старый карел, в длинной рубашке, сшитой из оленьих шкур, с вышитым бисером узорами, узнал в Северине викинга, наверное, по косам в бороде и росту, опасливо поклонился и достал из-за пазухи небольшой мешочек с двумя крупными жемчужинами. Варяг положил бусины в ларь. Но карел вынул мешочек и снова отдал его Северину. И что-то залопотал на своем языке.
— Он помнит твоего отца, Сиугуда, тот дал жизнь крепким детям. — Перевел толмач.
Варягу пришлось взять жемчужины себе, пока карелы не покинули погост.
Князь милостиво поделил жемчуг одну в казну, одну воину. Северин подумал: «Вот живут где-то в этих болотах его кровные братья, а он их никогда не увидит». Но мысль промелькнула и исчезла. Ближе кровной родни ему, воину, боевое братство.
Сами горожане делились с данниками солью и полотном. Еще нанимали мужичков по деревням валить в лесу засеки из могучих елей, чтобы враг, особенно конный, не прошел. Кое-где границу защищала река, а в местах широкого торгового тракта поставили два острога. Правда воинов там не доставало, монах да две или крестьянских семьи.
Не очень- то Северин любил леса, но поход и его многому научил. Толмач — проводник, оказался еще и опытным охотником, с которым варяг учился читать следы зверья и птиц. Шепелявый мужичок, с кривыми ногами, в охоте оказался неутомим. Вот когда Северин поминал море. Там хоть на ветер попутный и на друзей — гребцов надейся, но худо-бедно драккар движется к цели. А тут бежишь, с рассвета до заката, а вокруг все та же зеленая трава, да сосны. И ни тебе, ни чаек, предвестников суши, ни попутного ветра. Мошка болотная облепляет лицо, лезет в глаза, в уши. Хотелось домой, на печь, под теплый бабий бочок.
Писцы считали, паковали, а воину одна служба — чтобы разбойников и ворогов не пропустить. Слов много новых выучил. Вот, например: проворонить, прозевать, проморгать. Трудный у славян зык.
Вернулся не к себе, отмывался и отсыпался
