Памелла Джекел - Звезда моря
Было около девяти. Все в доме уже проснулись. Ставни были уже открыты, и Анне казалось, что дом уставился на нее двадцатью огромными глазами. Она знала, что мама предпочитает видеть ее выходящей к завтраку в чистых юбочках, но сегодня Анна решила попытаться проникнуть за стол так, надеясь, что мать все еще спит. Завтрак наедине с отцом был для нее мечтой. Девочка заглянула в приоткрытую дверь и увидела, что отец склонился над столом, в руках его были какие-то бумаги, а стол уже накрыли к завтраку. Отец приподнял голову, когда она осторожно подкралась и положила голову ему на плечо. Уильяму стоило большого труда сохранить серьезное выражение на лице.
— Не хочешь ли ты пронзить меня стрелой, девочка? Обещаю, я просто так не сдамся!
Анна усмехнулась:
— Два кролика, па. Я поймала их на болоте. Кормак оценивающе оглядел ее и сухо сказал:
— «Па», значит. Ты с каждым днем все больше походишь на своих нигеров, дочь. Было время, когда я был для тебя «папой», хочу им и оставаться. — Он ловко очистил апельсин и протянул его Анне. — Твоя мать права. Ты уже достаточно взрослая, чтобы с утра до ночи бегать повсюду, как сорванец: в бриджах, с луком и стрелами, в сопровождении этого дикаря. Он похож на старую охотничью собаку.
— Он мой друг, папа, — она умышленно сделала ударение на последнем слове, чтобы поддразнить отца. — И ты сказал, чтобы я не бегала по полям одна, поэтому он должен быть со мной. Кроме того, он знает все тропы, как Фалли знает все уголки этого дома. Мама встала?
— Да, только что. И не хочет, чтобы ей надоедали рассказами о кроликах, девочка. Она довольно скоро услышит об этом от слуг. Ты думаешь, что тебе удается скрываться незаметно, но это не так! Десятки глаз следят за тобой, и мне все становится известно. Не забывай об этом.
— Да, па. — Она засмеялась и проскользнула наверх в свои покои, пока мать не увидела ее разгуливающей по дому в мокрых бриджах и с луком. Достаточно было того, что Фулборн, ее прислуга, бранит ее, как младенца. Она не нуждается еще и в колких замечаниях матери. Кормак вернулся к бумагам, но все его мысли были о Мэри. Он посмотрел на акры зеленеющих лугов, множество построек, аллеи, пруд, пристань и реку Купер внизу. Его раздувало от гордости, что все это принадлежит ему.
Три года назад он приехал в Чарльзтаун — молодой адвокат со служанкой, выдавая ее за свою жену, и сорванцом-дочерью в морской кепке. Он слишком рисковал тогда, но этот риск был сполна оправдан. Благодаря своему мастерству, он быстро завоевал уважение и положение в растущем прибрежном городе. Из небольшого дома на одной из улиц Чарльзтауна, они переехали в большой дом на Восточной стороне. А потом Кормак стал получать неплохие доходы с кораблей, заходящих в гавань. В течение трех лет он обирал суда после суматошных морских дорог. В течение трех лет он осторожно ублажал каждого человека, имеющего власть в городе, изображая из себя почтительного незнакомца, вторгшегося в их устоявшиеся ряды, и теперь, после нескольких прибыльных вояжей и ловко обыгранных одолжений, он стал, наконец, одним из них.
Он нашел отличные крайние земли, которые должны были отойти к другому покупателю по более высокой цене и, используя свое влияние, добился того, что эти земли достались ему. Четыреста акров в плодородных низинах Купера: триста акров полей, пятьдесят — лесной массив, пятьдесят — сады и приусадебные постройки, — все в престижном районе Груз-Крик. Это был идеальный участок для рисовой плантации. И хотя он нанимал женщин для работы в поле за сорок пять долларов, вместо шестидесяти, которые должен бы был платить мужчинам, он выложил приличную сумму только за обработку земли в том сезоне. Но Уильям умело управлял своими финансами, и теперь все принадлежало ему. Но Мэри. Она вызывала у него беспокойство. О, ее с удовольствием принимали в лучших домах Чарльзтауна. Она была красива, умна и знала, как использовать все эти достоинства, чтобы очаровать мужчин, да и женщин тоже. Но Кормак видел, что это отнимает у нее силы. После переезда она не отличалась крепким здоровьем. Спустя два года она все чаще оставалась в своих покоях. Теперь Мэри была беременна… Уильям боялся за ее здоровье. Вглядываясь в ее лицо, он ощущал, что под знакомыми чертами скрывается незнакомка. Он чувствовал, что она ослабевает, впадает в глубокую меланхолию, которую не излечить ни многочисленными компаниями, ни платьями, ни дорогими винами.
Клара по-прежнему сопровождала свою хозяйку повсюду, куда бы она ни шла. Уильяму не очень нравилась эта близость его жены и этой… проститутки. Служанка из низшего класса. Но когда он начинал с Мэри разговор о том, чтобы уволить Клару, она мрачнела и становилась раздражительной.
— О ней ходят нехорошие слухи, дорогая. Ты знаешь, об этом говорили еще на корабле.
— Какие слухи, Уильям? Не обращай внимания. Я не собираюсь их слушать. Ложь обойдет весь мир, прежде чем правда успеет надеть штаны.
— Говорят она зарезала собственного любовника в приступе ярости. Поэтому и сбежала из Лондона, чтобы спасти свою голову.
— Не сомневаюсь, что эту сплетню распространил мужчина. Ни одна женщина не поверит в эту небылицу. У нее добрая душа и самые заботливые и нежные руки во всей колонии.
— Не может ли тебе прислуживать какая-нибудь другая женщина, милая? Я начинаю беситься, когда вижу вас все время вместе.
— А она заботится о том, чтобы не бесилась я, Уильям! Я не хочу больше ничего об этом слышать. Она спасла мне жизнь на этом проклятом корабле. И она все, что осталось у меня от родных мест. Я не прогоню ее, нет! Даже для тебя.
Сдавшись, он пожал плечами, но эта мысль занозой засела у него в голове, и он никак не мог побороть раздражение. Между ними все было не так с тех пор, как они покинули Лондон. Она была мягкой, уступчивой, со светящимися глазами, всегда страстно его желающей. Теперь же стала усталой и раздражительной, ее мысли часто витали где-то далеко. Теперь они занимались любовью исключительно по его просьбе. Он думал, что это, возможно, из-за того, что она ждет ребенка. Хотя он не замечал таких перемен, когда она вынашивала крошку Энн.
Но, по крайней мере, в одном они оставались единодушны, как ни старались почтенные вдовушки затащить ее в какой-нибудь церковный приход, она отказывалась попадать в эту ловушку. Он усмехнулся про себя. Мэри встречалась с ними, ублажая их на балах и приемах, но ногой не ступила ни в Англиканскую церковь, окрещенную теперь именем Святого Филиппа, ни в баптистский дом в конце улицы, ни в церковь гугенотов.
Он с удовольствием вспоминал прием у Дрейтонов прошлой весной. Зал был полон очаровательных женщин в прекрасных шелковых и бархатных платьях, доставленных с родины. Вышитый корсаж платья Мэри плотно облегал ее фигуру, высоко приподнимая грудь. Это была все та же женщина, которая завоевала его сердце десять лет назад. Она отказалась надеть шляпу сказав, что для нее достаточно ограничений на один вечер, Мэри имела в виду тесный корсаж, и ее густые волосы ниспадали на плечи, а ее духи опьяняли больше, чем мадера в стакане. Она пила крепкое белое вино, танцевала с ним и смеялась, глядя ему прямо в лицо. Такой она и осталась в его мечтах.
