Патриция Кемден - Роковые поцелуи
– Замечательно, моя дорогая. Уверена, ты сыграешь превосходно, – сказала она, направляясь к двери. – Ах да, если ты не возражаешь, я пришлю тебе немного косметики, более подходящей для тебя. У тебя такая необычная бледно-матовая кожа, моя дорогая, жаль превращать ее в слишком розовую. – Женевьева наклонила голову на один бок. – Вообще-то говоря, я не знаю, где я видела точно такой оттенок. Нет, нет, видела, но где?.. А! Конечно, да… но это не имеет значения. – Она отвернулась со смущенным видом.
– У кого, тетушка Женевьева? Может быть, я смогу попросить ее дать мне имя своего аптекаря.
– Нет, не думаю, что это будет умно, моя дорогая. – Женевьева пожала плечами и открыла дверь. – Матери графа Д'Ажене здесь нет.
Легкий полуденный бриз игриво теребил переливающийся золотом длинный шарф Элеоноры, когда она брела по дорожке, ведущей в сад, где под открытым небом подавался обед. Впереди открылась большая круглая лужайка, окруженная статуями и фигурно подстриженными кустами, образующими колоннаду. Несколько десятков других гостей входило через проходы в высокой живой изгороди позади статуй, ведущей к открытому пространству, словно спицы колеса. Стулья были расставлены по пять и шесть, и гирлянды плюща указывали дорогу к беседкам с едой, установленным на противоположном краю лужайки.
Позади Элеоноры появилась Женевьева с обеспокоенным видом.
– Ах, моя дорогая, спасибо Господу, что я нашла тебя. – Она рукой придержала Элеонору, чтобы остановить ее в тени одной из статуй. – Я была так рассеянна. Не могу понять, как я оказалась так глупа. Пожалуйста, не упоминай нигде, что я говорила с тобой о матери Д'Ажене.
– Нет, конечно, нет, если вы так хотите…
– Особенно Д'Ажене. Его ярость, как молния, которая убивает и исчезает. Но, Боже, какое опустошение она несет, явившись.
– Ярость? – смеясь, спросила Элеонора. – Не беспокойтесь, тетушка. У меня есть младший брат, и я привыкла иметь дело со вспышками мужского раздражения.
– Святой Боже, ребенок! Д'Ажене – зрелый мужчина, и в нем больше горячей крови, чем в любых трех из большинства мужчин, и он определенно не похож на чьего-то младшего брата.
До них донесся шум перебранки от столов, заставленных едой, и Женевьева покосилась в ту сторону.
– О Боже, опять то же самое. Я думала, что этот пустяк уже решен – я никогда больше не приглашу их одновременно. Извини меня, моя дорогая, – задумчиво сказала Женевьева и поспешила, чтобы замять скандал.
Элеонора осталась у статуи, не испытывая желания присоединиться к ссорящейся толпе. Она заметила, как прошлым вечером Д'Ажене, играя в карты, наблюдал за ней. Догадался ли он, что ее это волнует? Она была дурой, что позволила продемонстрировать свое беспокойство, когда подслушала обвинение в убийстве, исходившее от Рашана. То, что Д'Ажене убил кого-то, не удивило ее. Удивило то, что Рашан и остальные сели с ним играть в карты.
Элеонора нервно скрутила шарф. Дуэли оправдывались. Ими даже восхищались в этой так называемой цивилизованной стране – значит, не обвинение в убийстве заставляло других считать его… неудобным. Причина была в нем самом. В его темных глазах она увидела презрение к страху, и Элеонора сразу же поняла, что оно равносильно ее собственному. Но обманчивый страх Д'Ажене не волновал ее. Хотя не имело значения, что в отношениях с ним она почти потеряла почву под ногами, она должна биться за то, чтобы вновь обрести ее.
Элеонора взглянула на статую позади себя и обнаружила, что смотрит на некую огромных размеров принадлежность мужского тела. Она являлась частью усмехающегося сатира, несущего сопротивляющуюся нимфу. Элеонора вспыхнула и быстро отвернулась.
– Силен, – раздался сзади голос подходящего Д'Ажене. – Друг Дионисия. Парень особенно любил…
– Я вижу, что он любил. Она, однако, кажется, придерживается другого мнения.
– Возможно, он неуклюж.
– Разве мужчины не все такие?
Граф Д'Ажене отвесил ей необыкновенно изящный поклон.
– Нет, мадам, не все.
Элеонора опять покраснела, но присела в ответном реверансе.
– Может быть, вы и правы. Я встречала несколько более обходительных конюхов в Венгрии.
– Но не во Франции? Вы явно видели не настоящих конюхов. Прогулку верхом, мадам?
Ахилл заметил всплеск предвкушения в этих манящих зеленых глазах, и мгновенное согласие мелькнуло у Элеоноры на губах, но она колебалась.
Один конец ее длинного шарфа затрепетал в воздухе перед Д'Ажене, и он лениво потащил его, позволяя легкому ветерку теребить платок у себя в руке. Ахилл почувствовал, что заинтересовал ее, и инстинктивно поймал платок, не давая ему выскользнуть из пальцев.
– Прогулка верхом, месье? Не думаю, что у меня сейчас есть время. – Казалось, ей не нравилось золотистое соединительное звено между ними. Д'Ажене дернул за платок, как бы притягивая Элеонору ближе к себе. Она напряглась и бросила на него быстрый взгляд зеленых глаз, полный раздражения. – Мадам Дюпейре попросила меня принять участие в концерте. Я должна порепетировать, – заявила Элеонора. Она сделала шаг вперед и потянула шарф из руки Ахилла, как будто выдергивала соломинку из своих юбок. – Извините, месье, но моя тетя, кажется, занята улаживанием ссоры, а я обещала ей встретить остальных гостей к обеду. – И она ушла.
Ахилл сидел возле статуи Силена с тарелкой перед собой и наблюдал за не теряющей самообладания красавицей, сидевшей впереди возле колоннады в группе наиболее фривольно ведущих себя гостей. Экзотическая венгерская красавица посмотрела на него, потом опять уставилась на еду. Она ела, как заводной механизм, который он видел ребенком в Страсбурге: кусочек, потом другой, затем глоток вина, не получая никакого удовольствия ни от съеденного, ни от выпитого.
Ахилл нахмурился. Возможно, она не стоила его беспокойства. Женщина, не получающая удовольствия от своих чувств, едва ли доставит удовольствие ему. Элеонора склонила голову над своей тарелкой, переливающийся золотом шарф покоился на ее коже, провоцирующей желание. Ахилл прошипел безмолвное ругательство. Элеонора была так красива, но в постели графиня, вероятно, такой же механизм, как и за обедом. Раньше это, может быть, удовлетворило бы его, но теперь у него большие запросы.
Вчера в биении сердца ему показалось, что тот огонь, который он увидел в глазах графини, мог бы сжечь его глубочайшую скуку. «И она наслаждалась запахом цветов апельсина», – напомнил он себе. Ахилл откусил кусок куропатки, фаршированной трюфелями, посмаковал его – и оставил загадку мадам Баттяни.
Толстый хозяин, маркиз Дюпейре, со вздохом удовлетворения сел рядом с Ахиллом.
