Хесус Уэрта де Сото - Деньги, банковский кредит и экономичские циклы
586
Milton Friedman, Dollars and Déficits (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall, 1968), p. 15. Неокейнсианцы, в свою очередь, в качестве основы своих исследований используют неоклассическую микроэкономическую теорию, доказывая с помощью ее аппарата существование ригидности заработной платы на свободном рынке. Более конкретно, они выдвинули гипотезу о связи эффективности труда и заработной платы (efficiency-wage hypothesis), в соответствии с которой заработная плата определяет производительность труда, а не определяется ею. См., напр.: Robert Gordon, «What is New-Keynesian Economics?» Journal of Economic Literature 28 (September 1990); Lawrence Summers, Understanding Unemployment (Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1990). Наша критика неокейнсианства (которое скорее следовало бы называть «неомонетаризмом», как заметил Роджер Гаррисон, см.: Roger Garrison, Time and Money, p. 232) концентрируется на том факте, что их модели, так же как и модели монетаристов, базируются по большей части на концепциях равновесия и максимизации, а гипотезы почти так же нереалистичны (опыт учит нас, что очень часто, если не всегда вообще, тенденция к повышению заработной платы характерна для тех дарований, на которых имеется самый значительный спрос), как и гипотезы экономистов неоклассической школы, разделяющих теорию рациональных ожиданий. В своем обзоре обеих школ Питер Бётке приходит к следующим выводам:
«Как и теоретики рациональных ожиданий, разработавшие „доказательства“ того, почему [нео]кейнсианская картина мира не может быть истинной, новые кейнсианцы начинают с предположения, что она должна быть истинной, а затем стараются объяснить, каким образом реальность могла бы стать такой. В конце концов, новые кейнсианцы столь же идеологичны, как и представители чикагской школы. В исполнении и тех и других экономическая теория редуцируется до игры, в которой априорные представления о хорошей или плохой сущности рынка должны быть представлены в форме какой-либо эффектной теории»
(Peter Boettke, «Where Did Economics Go Wrong? Modern Economics as a Flight From Reality,» Critical Review 1 [Winter, 1997]: 42–43).Хороший обзор различных направлений разросшейся современной макроэкономики см. в: Oliver J. Blanchard and Stanley Fischer, Lectures in Macroeconomics (Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1990). См. также: David Romer, Advanced Macroeconomics (New York: McGraw-Hill, 1996).
587
Peter F. Drucker, «Toward the Next Economics,» in The Crisis in Economic Theory, Daniel Bell and Irving Kristol, eds., New York: Basic Books, 1981), p. 9. Поэтому, как отмечает Марк Скоузен, не приходится удивляться тому, что один из самых известных монетаристов 1930-х годов, Ральф Хоутри, присоединился к Кейнсу в его критике Хайека, защищая негативную оценку Кейнсом процесса сбережения и выражая отношение к теории капитала и макроэкономике, весьма близкое к тому, которое мы находим у кейнсианцев. См., среди прочего: Ralph G. Hawrtey, Capital and Employment, pp. 270–286; Mark Skousen, Capital and Its Structure, p. 263. Все дискуссии по проблеме «функции потребления» вновь высветили очевидный факт влияния, оказываемого кейнсианством и макроэкономическим подходом на монетаристов. На самом деле, Милтон Фридмен, продолжая использовать весь кейнсианский аналитический и теоретический инструментарий, пытался посредством своей гипотезы постоянного дохода предложить эмпирический вариант, который смог бы позволить модифицировать выводы, получаемые на основе макроэкономического подхода. Действительно, если экономические агенты планируют свое потребление, принимая во внимание уровень постоянного дохода в долгосрочном периоде, то в соответствии с кейнсианской логикой увеличение дохода не будет сопровождаться более значительным увеличением сбережений и, следовательно, исчезнут все проблемы недопотребления, одного из главных предметов кейнсианского анализа. Тем не менее использование «эмпирической аргументации» подобного типа предполагает неявное признание справедливости кейнсианской гипотезы о вредоносных последствиях сбережений и капиталистической тенденции к недопотреблению. Но выше мы вскрыли аналитическую ошибку такой точки зрения, прибегнув к микроэкономической аргументации, согласно которой определенные рыночные силы приводят к инвестированию того, что было сбережено, вне зависимости от наблюдаемой эмпирической формы предполагаемой функции сбережения. См.: Milton Fredman, A Theory of Consumption Function (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1957).
588
«В начале 1930-х годов Фрэнк Найт, Генри Саймонс, Джейкоб Винер и их коллеги по чикагской школе призывали к значительному и продолжительному дефициту государственного бюджета как к средству борьбы с массовой безработицей и дефляцией тех лет» (J. Ronnie Davies, «Chicago Economics, Déficit Budgets and the Early 1930’s,» American Economic Review 58 [June 1968]: 476). Милтон Фридмен признает это:
«Если говорить о мерах экономической политики, Кейнсу нечего было предложить тем из нас, кто по пятам ходил за Саймонсом, Минтсом, Найтом и Винером».
(См.: Milton Friedman’s Monetary Framework [Chicago: Chicago University Press, 1974], p. 163).
Говоря об обеих этих традициях, Скоузен пишет:
«Нет никаких сомнений в том, что одной из причин, по которой чикагская школа получила такое признание, стало наличие в ней целого ряда положений, общих с кейнсианством. Обе школы использовали концепт [макроэкономических] агрегированных показателей. Обе делали упор на эмпирических исследованиях, видя в них средство подтверждения своих моделей. Обе одобряли государственное вмешательство в макроэкономической сфере, осуществляемое в тех или иных формах. Конечно, чикагцы стояли за меры денежной политики, тогда как кейнсианцы предпочитали фискальные меры, но обе школы предлагали некие формы государственного интервенционизма»
(Mark Skousen, «The Free Market Response to Keynesian Economics,» Dissent on Keynes, p. 26; курсив мой. — Y. de C.).По этой тематике см. статью Роджера Гаррисона: Roger Garrison, «Is Milton Friedman a Keynesian?» in Dissents on Keynes, chap. 8, pp. 131–147. Роберт Скидельски также подтверждает, что кейнсианские рецепты для преодоления спада не представляли в 1930-х годов ничего нового для теоретиков чикагской школы. См.: Robert Skidelsky, John Maynard Keynes: The Economist as Saviour, 1920–1937 (London: Macmillan, 1992), p. 579. См., наконец, недавнюю, хорошо документированную статью Джорджа Тэвласа: George S. Tavlas, «Chicago, Harvard and the Doctrinal Foundations of Monetary Economics,» Journal of Political Economy 105, no. 1, (February 1997): 153–177.
589
Первоначально эта таблица появилась в нашем предисловии к испанскому переводу книги Ф. А. Хайека: Hayek, Contra Keynes and Cambridge (Contra Keynes y Cambridge, p. xii). Она представляет собой нашу адаптацию таблиц из книги Хайека «Чистая теория капитала» (см.: Hayek, The Риге Theory of Capital, pp. 47–49,) и из книги Скоузена «Структура производства» (Skousen, The Structure of Production, p. 370). Кроме того, здесь отражена информация, имеющаяся в таблице, опубликованной в статье Huerta de Soto, «The Ongoing Methodenstreit of the Austrian School,» p. 96, в которую были сведены различия между австрийской школой и неоклассикой.
