Александр Донской - Продай себя
– Владислав Юрьевич, извините меня, пожалуйста, сегодня, наверное… – и дальше варианты:
«…я не с той ноги встал,
…магнитные бури,
…меня занесло куда-то не туда,
…моя голова просто раскалывается!» – выбираю подходящий вариант, и дальше продолжаю:
– Владислав Юрьевич, простите меня, пожалуйста.
Я искренне перед ним извиняюсь. Понимаешь? Получается, я же выступал публично, а извинялся в кабинете. Мало ли, что я там делал, этого никто не знает. Александр, тебе надо делать как я! Я ведь мог бы точно так же, как ты, выступать – заявлять какие-то вещи, и потом у меня были бы проблемы. Но я же хочу не в тюрьме сидеть, а вот в этом красивом кабинете. И не быть на улице, как Немцов, например, Яшин или кто-то еще. При этом я же понимаю, как устроена Система. Я понимаю, что вот это – все то, что у меня есть: кабинет в Госдуме, полномочия, возможности, – всего этого может и не быть. И я либо буду иметь те возможности, которые имею сейчас, либо буду орать на улице. И я за это держусь. И ты должен делать так же!»
И это был очень честный разговор.
Для контраста другая история. С «Яблоком». Это произошло, когда я подал заявление в партию и они включили меня в списки по Архангельской и по Мурманской области. И не просто включили, а поставили во главе региональной группы. И скорее всего они сделали это из-за того, что знали, что по Архангельской области у меня очень высокий рейтинг. Но потом председателя партии «Яблоко» Сергея Митрохина вызвали в администрацию Президента и сказали, что меня надо исключить. Митрохин мне позвонил, сказал: «Есть разговор!» А дальше было совсем интересно, потому что Митрохин заявил мне следующее:
– В администрации Президента мне сказали, что нежелательно, чтобы Донской был в списках «Яблока». Нас из-за тебя всем списком с выборов снимут.
– Понятно. А ваше решение какое?
– Было бы неплохо, если бы ты написал заявление, что уходишь из нашей партии добровольно.
– Я вас понял.
Я вышел из кабинета, а у себя в «Фейсбуке» написал, что мне Митрохин сказал вот такие слова. И как только я это написал, Митрохин тут же начал комментировать, что Донской якобы неправильно все интерпретирует и что такого разговора не было, а меня исключили из «Яблока» потому, что узнали, что у меня в юности был грабеж.
Это вторая история про второго политика. Да, эти две истории произошли немного в разное время. Но каков контраст?!
И вот есть Жириновский, которого все считают клоуном, но по отношению ко мне он поступил честно. И есть Митрохин, который говорит, что он оппозиционер, но на самом деле прогнил насквозь и находится в прямой зависимости от правящей партии.
И получается так, что оппозиционеры только изображают себя таковыми, а на самом деле всего лишь играют свою роль перед народом. Дескать, у нас в стране каждый имеет право высказаться, каждый имеет право на свое мнение, потому что у нас демократия… Но все это фикция.
Многие из тех, с кем я встречался, в большинстве своем ведут себя совершенно одинаково, и я бы даже сказал, типично для политиков. Некоторые сразу называют цену: «Это стоит столько-то, принесешь деньги, я начну заниматься…» А большинство отвечают уклончиво: «Мы твою ситуацию обсудим, мы поучаствуем, мы порешаем…» Но здесь надо понимать, что, если ты попадаешь в эту машину, никто ее не может остановить, кроме первого лица.
К КОМУ ТЫ ПОЙДЕШЬ В СЛОЖНОЙ СИТУАЦИИ? КОМУ ТЫ БУДЕШЬ ПИСАТЬ ПИСЬМА? _________________________
КТО ТЕБЕ СМОЖЕТ ПОМОЧЬ? _________________________
В какой-то момент я понял, что Система будет давить меня, как надоедливую вошь, пока не раздавит. Тогда я решил обратиться напрямую к Президенту. Я понимал, что, возможно, травля идет с его молчаливого согласия или даже по его поручению, но, по крайней мере, как гарант Конституции, по закону обязанный меня защищать, он просто не сможет не отреагировать.
Первая попытка воззвать к справедливости состоялась еще 22 января 2007 года, когда было опубликовано мое открытое письмо Президенту В. В. Путину. Там говорилось об организации в отношении меня откровенной травли со стороны областных чиновников. Реакция на письмо последовала незамедлительно. С 25 по 30 января 2007 года моих соратников, состоящих в «Единой России», одного за другим исключили из рядов правящей партии, мотивировав это тем, что они выступили с совместным заявлением, противоречащим официальной позиции партии.
После этого я понял две вещи: во-первых, своими действиями я могу поставить под удар других людей, которые не готовы к подобным жертвам, и во-вторых, в следующий раз действовать надо напрямую и по возможности максимально публично.
Подходящий случай сделать все правильно представился во время пресс-конференции В. В. Путина, которая проходила незадолго до выборов Президента РФ. Я сразу же решил, что нельзя упускать такую возможность. Поскольку пресс-конференция будет проходить в прямом эфире, невозможно будет что-то «вырезать» и, если вопрос обо мне прозвучит, Президент будет вынужден что-то сказать.
Путин мог сказать, что он не знает никакого Донского. Но это было бы хорошо, потому что после такого признания он в любом случае должен был бы навести справки обо мне и о том, что со мной происходит.
Путин мог сказать, что он в курсе моей ситуации. В этом случае он должен был бы дать либо негативную, либо позитивную оценку тому, что со мной происходит.
Если бы Путин выступил против меня, сказал бы, например, что я вор, негодяй и должен сидеть в тюрьме, это полностью уничтожило бы мою жизнь. В этом случае Система абсолютно точно перемолотила бы меня в своей мясорубке и от меня не осталось бы и следа. Но, возможно, трезво мыслящие люди услышали бы мою историю и составили бы свое мнение на этот счет.
Если бы Путин выступил в мою защиту и поддержку, это бы полностью реабилитировало меня и вернуло бы мне свободу.
Я готов был рискнуть! Я посчитал, что ответ Президента в любом случае будет полезен, и был готов к любому развитию событий.
Мне удалось выяснить, что «Правда Севера» получила аккредитацию для участия в пресс-конференции В. В. Путина и отправляет туда своего журналиста. Поскольку газета была прогубернаторская, я понимал, что представлять мои интересы они не захотят. Тогда мне удалось найти в рядах этой газеты журналистку, которая искренне и по-доброму ко мне относилась и ради моего спасения готова была задать Президенту вопрос о моей судьбе. Если журналистка была готова сделать это бесплатно, то ради того, чтобы редакция отправила в Москву именно ее и чтобы мой вопрос прозвучал, мне пришлось заплатить лично человеку, принимавшему решение о том, кто поедет на пресс-конференцию.