Джо Стадвелл - Азиатская модель управления: Удачи и провалы самого динамичного региона в мире
Старые привычки живучи
И все же было бы неверно представлять китайское семейное фермерство в виде буколической идиллии. Да, оно позволило миллионам китайских крестьян выбраться из нищеты, подкрепить сельхозпроизводство и создать у сельских жителей спрос на городские промышленные товары и услуги. При этом старинная склонность политической верхушки Китая рассматривать крестьян в качестве нескончаемого расходного материала никогда не исчезала. Несмотря на то что в КПК состоят 80 млн человек (среди которых крестьяне составляют небольшую и убывающую долю), политическая приверженность страны сближению города и деревни была гораздо менее устойчивой, чем после Второй мировой войны на Тайване, в Японии и даже в Южной Корее.
С начала 1990-х и до середины 2000-х гг. китайские лидеры молча взирали на то, как на фоне подъема городской экономики разрыв в доходах сельских и городских жителей достиг вопиющих размеров. Это нашло свое отражение в национальном коэффициенте Джини, который вырос с 0,3 (уровень Северо-Восточной Азии) до 0,45 (уровень Юго-Восточной Азии). Сегодня доход на душу населения в китайской деревне почти втрое ниже, чем у городских жителей, тогда как в странах Северо-Восточной Азии на аналогичной стадии развития эти доходы были примерно равны{519}.
Причина такого разрыва – в выборе налоговой и тарифной политики. Когда в городской экономике начался подъем, центральное правительство не стало поддерживать крестьянство (например, в виде субсидий, как это делалось в Северо-Восточной Азии) и одновременно позволяло местным властям облагать крестьян высокими налогами. Вдобавок крестьянам приходилось оплачивать свое медицинское обслуживание и обучение своих детей в школах, отрабатывать трудовую повинность и т. д. (В Китае социальное обеспечение в основном осуществляется и финансируется на региональном уровне.) По мере роста китайской экономики при Дэн Сяопине, а потом при Цзян Цзэмине значительно увеличился «городской уклон» в налоговой политике государства. Затем, с 2001 г., Китай отказался от большинства протекционистских мер по защите сельского хозяйства, согласно условиям своего вступления в ВТО.
Когда в 2003 г. президентом страны стал Ху Цзиньтао, в сельской местности уже нарастали социальные волнения. В начале своего срока Ху начал вести борьбу за политический правопорядок, призвав к построению «гармоничного общества» и, главное, пообещав устранить разрыв между городом и деревней. Примечательно, что он говорил в точности на том же языке, что и лидеры Японии, Тайваня и Южной Кореи, оправдывавшие субсидии для сельских жителей. В 2005 г. президент выступил с программным заявлением о том, что Китай перешел от первой стадии современного экономического развития, когда «сельское хозяйство поддерживает промышленность» (создавая активное сальдо, рынки и прочее), к следующей стадии, когда «промышленность возвращает оказанную ей помощь сельскому хозяйству, а город поддерживает деревню»{520}.
В 2006 г. правительство наложило запрет на обложение крестьянства налогами со стороны региональных властей и значительно увеличило субсидии, направленные на увеличение сельхозпроизводства и закупочных цен. В ответ на глобальный финансовый кризис 2008 г. государство направило 4 трлн юаней ($ 590 млрд) на программу налогового стимулирования, и значительная часть этих денег была потрачена на улучшение сельскохозяйственной инфраструктуры, а также на постройку железных дорог, больниц и школ в сельской местности. Правительство также запретило взимать с крестьян плату за школу в период обязательного обучения их детей. Благодаря этим изменениям, 2006–2011 гг. стали, вероятно, лучшим временем для китайских фермеров начиная с 1980-х.
Тем не менее более чем троекратный разрыв в доходах городского и сельского населения продолжает сохраняться, удалось лишь остановить дальнейший рост неравенства. Политическая терпимость к такому разрыву в материальном положении граждан в Китае гораздо выше, чем это было в свое время в Японии, Южной Корее и на Тайване. Говоря более конкретно, определяющее отличие китайских крестьян от их собратьев в Северо-Восточной Азии заключается в том, что они не владеют своей землей. Исторически это обусловлено тем, что восстановление в 1978 г. фермерских хозяйств в Китае носило скорее поверхностный характер. Земля, разделенная между семейными фермами, по-прежнему принадлежала коллективным хозяйствам, созданным в 1950-х. Поскольку центральное правительство никогда не собиралось возвращаться к частному земельному фермерству, то оно и не изменило форму земельной собственности на частную. Вместо этого в 1984 г. правительство гарантировало фермерам на 15 лет право на «использование» их участков. Затем, в 1998 г., вышел закон, продлевавший это право еще на 30 лет.
Движение к «гармоничному обществу» при Ху Цзиньтао породило в 2007 г. Закон о собственности, наделивший фермеров правом продлевать аренду и установивший, что этим правом наделены все члены коллективного хозяйства, а не только партийные чиновники, управляющие такими коллективами. Согласно тому же закону, решения о распределении земли должны быть согласованы со всеми членами коллектива. Однако в Китае сам закон и его правоприменение очень отличаются друг от друга.
Реальная жизнь китайской деревни определяется принадлежностью земли коллективным хозяйствам, а не частным владельцам, и это имеет свои последствия. Самое важное из них состоит в том, что, в отличие от Японии, Южной Кореи и Тайваня, фермеры не могут продавать свои наделы частным покупателям. По закону находящаяся в коллективном владении земля не подлежит продаже. Ее можно перевести только в государственное владение, и тогда фермерам выплачивается компенсация в размере уставного максимума, эквивалентного сумме арендной платы за 30 лет. Впрочем, местное начальство может продать землю, переведенную в государственную собственность, для подготовки территории к застройке. Обычно это происходит при сильном вздорожании земли. Арендная плата за 30 лет, на первый взгляд, подразумевает немалую сумму, но исторически сложившийся в Китае низкий уровень урожая на душу населения, в отличие от урожайности в расчете на гектар, определял и низкие доходы от аренды. Земля же, переведенная под застройку или товарное сельхозпроизводство, значительно дорожает.
В Японии, Корее и на Тайване многие фермеры разбогатели после Второй мировой войны именно благодаря переводу земли в другую категорию, как это произошло с Нисиямой Коичи, крестьянином из провинции Ниигата, который стал миллионером, продав часть своей земли девелоперу. В Китае такого не происходит. Здесь если крестьяне теряют свою землю, то обычно получают компенсацию ниже уровня, обеспечивающего независимое существование, а большие доходы от перевода земель разделяются между местными налоговиками и коррупционерами.
