Мы можем договориться: Стратегии разрешения сложных конфликтов - Уильям Юри
В этом и заключается сила использования волшебников.
Поэтому всякий раз, когда я оказываюсь в центре тяжелого конфликта, мне нравится задавать вопрос:
Где волшебники?
Другими словами, где люди, которым можно доверять и которые обладают знаниями, которые могут работать вместе, неформально и за кулисами, чтобы преодолевать тупики и искать творческие решения?
И вот радикальный вопрос, который стоит задавать себе, когда вы размышляете о конфликтах вокруг вас: можете ли вы сами быть волшебником?
ИСПОЛЬЗУЙТЕ ТОТ САМЫЙ НЕОГРАНИЧЕННЫЙ РЕСУРС
Мой коллега-антрополог Анхелес Арриен любил повторять: «Конфликт – это призыв к творчеству»{82}.
Конфликт в своем лучшем проявлении может стимулировать творческий поиск, который способен привести к появлению лучших идей и в конечном итоге к улучшению отношений. Конфликт может стать нашим другом, если мы высвободим силу творчества.
Основная трансформация состоит в том, чтобы изменить мышление «или-или» на мышление «и-и». Это значит перейти от мышления дефицита к мышлению достаточности и даже изобилия. А также превратить противоположные позиции в творческие варианты для достижения взаимной выгоды.
В современном мире многие вещи кажутся ограниченными, но единственный неограниченный ресурс, которым мы все обладаем, – это наша врожденная креативность. Творчество открывает нам величайшие возможности в ситуациях, кажущихся безвыходными. Творчество – ключ к тому, чтобы сделать невозможное возможным.
Глава 8
Привлекайте
От трудного к легкому
Все кажется невозможным, пока не сделаешь.
Нельсон Мандела
– Что он здесь делает? Давайте вздернем его!
Я находился в шахтерской раздевалке, готовясь впервые спуститься в угольную шахту, и как раз надевал рабочий комбинезон и пристегивал кислородную маску, когда услышал, как стоящий рядом шахтер говорит обо мне.
Я сглотнул, чувствуя тревогу.
– Там суровые условия, предупреждаю, – сказал мне накануне менеджер Майк Джонсон, когда я попросил у него разрешения войти в угольную шахту. И зловеще добавил: – Я не могу нести ответственность за твою безопасность – ни от машин, ни от несчастных случаев. Или людей.
Но я настаивал:
– Да-да, понимаю. Я готов рискнуть. Если они не будут говорить со мной здесь, наверху, возможно, они поговорят со мной там.
В глубине души я не чувствовал себя так уж уверенно – но был полон решимости попробовать.
Как я рассказывал ранее, на этой шахте в Восточном Кентукки разразился ожесточенный конфликт, отмеченный серией несанкционированных забастовок. Мы с моим коллегой Стивом Голдбергом, известным арбитром, в течение многих недель вели переговоры с руководством профсоюза и управляющими, чтобы прийти к соглашению, и уже были готовы праздновать успех – как вдруг, совершенно неожиданно, горняки подавляющим большинством проголосовали против соглашения. Наш восторг сменился унынием. Оказалось, что они не имеют возражений против содержания соглашения; оно включало в себя то, чего они хотели. Они просто не доверяли ничему, на что подписывалось руководство.
Вместо того чтобы сдаваться и ехать домой, я предложил Стиву применить другой подход. На этот раз мы сначала выслушаем шахтеров, чтобы узнать, что их беспокоит. И призовем обе стороны обсуждать свои проблемы, а не сражаться. Мы постараемся укрепить доверие к самому процессу. Стив отнесся к идее скептически – но пожелал мне удачи, отправляясь во Францию на каникулы.
На целое лето я переехал в Кентукки. Каждый день я околачивался на шахте, чтобы поговорить со всеми, кто был готов со мной говорить. Но трудно было даже улучить момент, чтобы пообщаться с шахтерами. Они проводили все время в шахте, а в конце рабочей смены спешили домой. Завязать разговор было непросто. Они смотрели на меня с недоверием. Я был молодым парнем из далекого Бостона, который больше походил на менеджера, чем на шахтера. Для них я был человеком с Марса. Шахтеры не избегали меня, но давали понять, что мне здесь не место.
Дни превращались в недели. Я начал задаваться вопросом, не зря ли теряю время. Разочарованный отсутствием прогресса, я решил, что, если шахтеры не придут ко мне, я сам доберусь до них. Можно спуститься в шахту и поговорить с ними во время смены. Поскольку шахта работает круглосуточно, мне нужно будет посещать ее во все три смены, включая полуночную, прозванную «совиной». Я был настроен во что бы то ни стало пообщаться с как можно большим количеством людей.
Именно тогда я обратился к Майку Джонсону за разрешением войти в шахту.
– Хорошо, это твое право, – в конце концов Майк согласился, хотя и неохотно. – Тебе придется подписать форму освобождения от ответственности. Я попрошу Фила все организовать.
Это была не очень хорошая идея, поскольку шахтеры боялись и не любили Фила, мастера шахты. Он выделил мне шкафчик в раздевалке руководства. Я поблагодарил его, но отказался. В конце концов, я пытался завоевать доверие шахтеров, поэтому попросил, чтобы мне, как и всем, выделили металлическую корзину, подвешенную к потолку в раздевалке – просторной комнате, где они готовились к работе.
Фил дал мне каску. Я обратил внимание, что она была белой, как у менеджеров. Все шахтеры носили черные каски. Поэтому я решил покрасить свою баллончиком в третий цвет – зеленый. Фил также вручил мне кожаный ремень с металлической табличкой, на которой было выгравировано мое имя и номер социального страхования, чтобы идентифицировать мое тело, если произойдет несчастный случай. И наконец, он принес мне кислородную маску и объяснил, как ею пользоваться в чрезвычайной ситуации.
Все выглядело опаснее, чем я думал сначала, но я был полон решимости реализовать свой план.
Наступил великий день. Я вошел в шахтерскую раздевалку, вытянул цепь, которая опускала мою металлическую корзину с потолка, положил в нее уличную одежду и надел рабочий комбинезон. Пристегивая кожаный ремень вместе с кислородной маской, я и услышал, как шахтер угрожающе сказал: «Давайте его вздернем!»
Я огляделся вокруг, чтобы понять, обратил ли кто-нибудь еще внимание на его слова, но ничего подозрительного не заметил.
Сильно нервничая, я отправился вниз. В забое, расположенном на глубине полутора километров, куда можно было попасть в открытом лифте-клети, царили холод, сырость и кромешная темнота. Разглядеть что-то можно было только с помощью налобного фонаря, прикрепленного к каске. Потолки были такие низкие, что мне приходилось идти пригибаясь. Бурильные машины работали оглушительно громко. А угольная пыль была густой – такой густой, что, когда я высморкался, платок был весь черный.
Зато там, внизу, у шахтеров было время пообщаться. Во время отдыха, жуя табак и сплевывая, они более свободно говорили со мной о том, что их беспокоило. Я был на их территории, вокруг не было начальства, и им было проще выговориться. Я тоже был им интересен: они задавали вопросы о моей жизни и о том, откуда я родом.
К третьему спуску в шахту я начал немного расслабляться. Казалось, у моего плана был многообещающий старт.
Во время моего четвертого визита в шахту я сидел и слушал шахтера, который рассказывал мне о своей жалобе на руководство и о том, как оно с ним обошлось. И вдруг, откуда ни возьмись, на меня сзади набросились четверо больших сильных мужчин. Они сбили меня с ног и прижали к холодной неровной поверхности породы.
Пока я безнадежно пытался освободиться, они с силой сдернули с меня штаны. Один мужчина выхватил большой нож – уродливое ржавое лезвие блеснуло в свете моего фонаря – и… срезал с моего лобка клок волос. Я, конечно, был в шоке, но помню чувство сильного облегчения от того, что насилие надо мной тут же прекратилось. Четверо мужчин освободили меня из хватки, и я снова встал на ноги. К моему крайнему удивлению, они похлопали меня по спине, поздравили и громко заявили во всеуслышание: «Теперь ты пострижен! Ты простой шахтер, прямо как мы!»
Слух о моей инициации распространился по шахте, как лесной пожар.
Когда я думал о том, чтобы завоевать их доверие, то совсем не так
