Дмитрий Травин - Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

Франция впоследствии неоднократно и очень сильно страдала от так называемого дирижизма — склонности чиновников к планированию развития и к вмешательству в дела бизнеса. Справедливости ради нам надо признать, что не только освобождение экономики от тяжкого бремени, но и тенденция к дирижизму берет свое начало во времена Сюлли.

Как сочеталось одно с другим? Скорее всего, либерализм той эпохи не был сознательным стремлением к свободе от пут, сковывающих человека. Напротив, доминировало представление о возможностях рационального устройства общества сверху, о том, что эффективное государство все рассчитывает, оценивает, благоустраивает, что оно должно заботиться о человеке, даже если он сам по глупости не понимает своих настоящих интересов. Поэтому либерализм оказывался, скорее, тактическим оружием государства, тогда как дирижизм — стратегическим. В эпоху Генриха IV такая ключевая форма дирижизма, как содействие развитию мануфактур, еще только зарождалась (достигнув пика при Людовике XIV), но в некоторых иных сферах жизни рационализм, спускаемый сверху, уже торжествовал.

Яркий пример того, как Сюлли вместе со своим монархом пытался красиво обустроить жизнь, — это планировка городов, и прежде всего Парижа. Средневековый город, доставшийся в наследство Новому времени, был по природе своей стихиен — узкие и кривые улочки, теснящиеся на ограниченном пространстве дома, две-три площади строго функционального назначения (рынки и церемониальное место перед собором). Сюлли по сути дела впервые во Франции начал планировать городское развитие. При нем был построен прекрасный ансамбль площади Вогезов (первоначально называвшейся Королевской), который по сей день поражает гармонией и единообразием. Тогда же возникла площадь Дофина, не сохранившая свой исторический облик до наших дней, а также была задумана так и не осуществленная площадь Франции.

Центры такого рода предназначались по замыслу Генриха IV и Сюлли для народных гуляний, т.е. для организации общественной жизни, которая раньше проходила стихийно. Одновременно с новыми центрами реконструировались старые, естественным образом существующие вокруг королевских дворцов. Политический блеск французской монархии был подчеркнут большими строительными работами, осуществлявшимися в Лувре и Тюильри.

Первый олигарх

Сюлли не был бескорыстным служакой, заботящемся с утра до ночи лишь о благе государства. Параллельно с королевской казной наполнялась и его собственная мошна. Личное состояние Сюлли за годы его службы было изрядно преумножено более или менее законными спекуляциями. К концу своей государственной карьеры герцог имел порядка 5 млн. ливров. Для сравнения можно отметить, что состояние крупного финансиста того времени оценивалось примерно в 2-3 млн.

Таким образом, герцог был не только высокопоставленным государственным служащим, определявшим ход политических дел, но и богатейшим человеком своего времени — своеобразным олигархом XVII века. Правда, герцог Ришелье, взявший в свои руки бразды правления при Людовике XIII — сыне Генриха IV, примерно в четыре раза обошел Сюлли по размерам личного состояния. Да, пожалуй, и по размерам личных властных полномочий, а также по масштабам дирижистской, централизаторской деятельности. С приходом Ришелье романтический период «курицы в горшке» кончился. Власть снова стала однозначно использовать народ в интересах государства, даже не думая о том, что и государство могло бы тем или иным образом служить своему народу.

Один из историков назвал налоговым терроризмом методы пополнения королевской казны, применявшиеся во времена Ришелье. Власть пыталась всеми возможными средствами выжать из населения деньги, благо при Сюлли народ успел несколько «обрасти шерсткой». Людовик XIII очень сильно нуждался в деньгах, поскольку Франция вступила в страшную и дорогостоящую Тридцатилетнюю войну, в которой по образному выражению одного историка против Габсбургов сражался шведский король Густав Адольф, нанявший немецких ландскнехтов на французские деньги. Неудивительно, что в итоге Густав Адольф погиб, Германия обезлюдела, а Франция разорилась.

Не помогали даже широкомасштабные займы. Королевство влезло в огромные долги, что приносило неплохие барыши кредиторам. В 1639 и в 1640 гг. были заключены договоры о займах на 15,9 и 37,6 млн. ливров. В то же время налоговые поступления от разоренного непосильными поборами народа ожидались в размере лишь примерно 12 млн. ливров в год. На юго-западе Франции фискальная система фактически развалилась полностью. С крестьян драли три шкуры, а они бунтовали и отказывались платить вообще. По сути дела это уже было государственное банкротство.

Умирающий герцог Сюлли вынужден был наблюдать, как страна оказалась поглощена самым крупным за всю историю Франции народным восстанием, причем направлено оно было против налоговых чиновников, стремящихся изъять из горшка крестьянина последнюю курицу.

ЖАН БАТИСТ КОЛЬБЕР.

ВОЙНА ДЕНЬГАМИ

Если герцог Сюлли вынужденно стабилизировал экономику после длительного периода войн и дезорганизации, то Жан Батист Кольбер был одним из первых в Европе государственных деятелей, попытавшихся осознанно трансформировать ее в заданном направлении. По сути дела, именно к нему восходят идеи государственного дирижизма, когда власть, как руководитель большого оркестра, стремится обеспечить гармоничное звучание множества инструментов. При этом кто-то из оркестрантов сам следит за руками «экономического дирижера», кто-то получает внятное указание палочкой, а кто-то — особо непонятливый — получает этой палочкой по голове.

Мерсье купец

Жан Батист Кольбер появился на свет в 1619 г. в семье реймского купца. Подобное неблагородное происхождение было необычно для чиновника столь высокого ранга, какого он в конечном счете достиг. В сравнении с герцогами Сюлли и Ришелье мсье (или мерсье — так называли во Франции крупных купцов-оптовиков) Кольбер оказывался просто плебеем.

Наш герой стремился как можно скорее вырваться из круга, к которому принадлежал по рождению, и это ему действительно удалось. Для восхождения по карьерной лестнице Кольберу не пришлось ни сражаться, ни следовать за своим господином в дни опасностей и невзгод, как это делал, скажем, Сюлли. Кольбер для продвижения по службе использовал умеренность, аккуратность, личные связи и протекцию благоволивших к нему вышестоящих лиц.

Для нарождавшейся бюрократической Франции, постепенно вытеснявшей «Францию мушкетеров», подобный подход был, наверное, единственно возможным. Впоследствии сам Кольбер расставлял на различные посты в администрации своих многочисленных родственников.

Поначалу ничто не предвещало для юного Жана Батиста великого будущего. В молодые годы он трудился не на короля, а — как и положено купецкому сыну — на другого торговца, учившего его помаленьку уму-разуму. Затем наш герой был помощником у нотариуса, у прокурора, у казначея. Видимо, искал, где лучше и сытнее. В конечном счете понял, что сытнее всего — на государственной службе.

Кольбер стал военным комиссаром в ведомстве, возглавлявшемся одним из дальних родственников его семьи. Задачи французского военкома XVII века существенным образом отличались от задач российских военкомов XXI столетия. Нашему герою было, пожалуй, тяжелее, чем сотрудникам современных военкоматов, кормящихся с нежелающих служить призывников. Кольбер должен был заниматься расквартированием солдат, сверять списки, инспектировать хозяйственную деятельность армии и т.д. Кормиться с этого тоже было возможно, однако приходилось еще и работать.

На данном поприще его интересы внезапно пересеклись с интересами самого Джулио Мазарини. Если взглянуть на то, что кардинал написал по этому поводу патрону нашего героя, то вызывает удивление, почему карьера Кольбера не оборвалась в самом начале. «Ваш агент, — отметил первый министр короля, — в разговоре употреблял слова, столь мало сообразные с тем, кто такой он и кто такой я, что я поневоле рассердился и ответил ему сотой долей того, что он сказал мне».

В общем, случилась перебранка. Если бы любой наш военком вступил в перебранку с начальством, то мигом бы помчался собирать призывников куда-нибудь в тундру. Но Мазарини ценил таланты. Кроме того, годом позже, когда всесильный министр отправился в изгнание, Кольберу довелось управлять его имуществом. И делал он это, судя по всему, столь успешно, что в итоге остался при кардинале после его возвращения. В 32 года наш герой стал управлять хозяйством первого министра Франции и сделал ему самое большое состояние во всем королевстве.

Мещанин во дворянстве

Каким образом формировалось гигантское состояние Мазарини, а заодно и «скромное состояньице» Кольбера, мы сегодня хорошо понимаем. В России подобная практика весьма распространена и по сей день.