Василий Галин - Тупик либерализма. Как начинаются войны
В. Шубарт находил причины отличия русского от европейца в том, что у последнего: «Культура памяти злоупотребляет человеческим мозгом. Она перегружает его ученым хламом и мусором столетий и тащит их, пыхтя, чрез все времена. Поэтому она становится неспособна к творческой мысли: она знает слишком много, поэтому познает слишком мало. Она занимается мумификацией всех человеческих знаний…»{933}. Шубарт противопоставлял «культуре памяти» «культуру забвения», свойственную русским, которая «непоколебимо доверяет жизни и ее силам»{934}.
«Культура забвения» свойственна молодым нациям, слишком «отставшим» от Запада, что бы держаться за свое прошлое. Побудительным примером для них служит не столько история, сколько достижения передовых цивилизаций. Герцен в 1855 г. пояснял: «Нам вовсе не нужно преодолевать вашу длинную, великую эпопею освобождения, которая вам так загромоздила дорогу развалинами памятников, что вам трудно сделать шаг вперед. Ваши усилия, ваши страдания для нас поучения. История весьма несправедлива, поздно приходящим дает она не обглодки, а старшинство опытности»{935}.
В то же время пример Запада не вдохновлял Россию[121].
Но что духовно, культурно могли дать Европе «русские варвары»? — задавался вопросом Мережковский и сам отвечал, — Не то же ли, что варвары дали всем культурам, всем людям интеллекта — люди интуиции? Не то же ли, что Риму… дали христианские варвары: огонь религиозной воли, раскаляющий докрасна, добела…»{936}. Не случайны, видимо слова В. Шубарта, сказанные о большевиках: «В русском безбожии чувствуется настроение крестовых походов, как и в догме Кальвина о завоевании мира для Христа или в учении Магомета о священной войне»{937}.
По мнению Герцена, ни одна страна не была готова к социализму больше, чем Россия[122]: «Социализм ведет нас обратно к порогу родного дома, который мы оставили, потому что нам тесны были его стены, потому что там обращались с нами, как с детьми. Мы оставили его немного недовольные и отправились в великую школу Запада. Социализм вернул нас в наши деревенские избы обогащенный опытом и вооруженный знанием. Нет в Европе народов, более подготовленных к социальной революции, чем славяне…, кончая всеми народностями России… Я чую всем сердцем и умом, что история толкается именно в наши ворота»{938}.
Подобные ощущения были свойственны большинству русских и иностранных философов и мыслителей, духовно близко соприкасавшихся с Россией. Так П. Вяземский еще в 1827 г. в стихотворении «Русский бог» вопрошал:
Не нам ли суждено изжитьПоследние судьбы Европы,Чтобы собой предотвратитьЕе погибельные тропы.
П. Чаадаев в 1837 г.: «Я полагаю, что мы пришли после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия… Больше того: у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество»{939}.
A. де Кюстин в 1839 г. после путешествия по России: «…никто более меня не был потрясен величием их нации и ее политической значительностью. Мысли о высоком предназначении этого народа, последним явившегося на старом театре мира, не оставляли меня…»{940}.
Н. Данилевский в 1869 г. публикует концептуальное сочинение «Россия и Европа», в котором приходит к выводу о всемирно-исторической миссии России: «На Русской земле пробивается новый ключ справедливо обеспечивающего народные массы общественно-экономического устройства»{941}.
Кн. Одоевский: «Россию ожидает или великая судьба, или великое падение! С твоей победой соединена победа всех возвышенных чувств человека, с твоим падением — падение всей Европы… обрусевшая Европа должна снова, как новая стихия, оживить старую, одряхлевшую Европу…»{942}.
Ф. Достоевский в 1877 г.: «Всем ясно теперь, что с разрешением Восточного вопроса вдвинется в человечество новый элемент, новая стихия, которая лежала до сих пор пассивно и косно и которая… не может не повлиять на мировые судьбы чрезвычайно сильно и решительно… настоящее социальное слово несет в себе никто иной, как народ наш.., в идее его, в духе его заключается живая потребность всеединения человеческого…»{943}. Достоевский продолжал: «Мы будем первыми, кто возвестит миру, что мы хотим процветания своего не через подавление личности и чужих национальностей, а стремимся к нему через самое свободное и самое братское все-единение… Только Россия живет не ради себя, а ради идеи, и примечателен тот факт, что она уже целое столетие живет не для себя, а для Европы… наша судьба это и судьба мира»{944}.
B. Шубарт в 1939 г.: «Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души. Задача России в том, чтобы вернуть душу человеку. Именно Россия обладает теми силами, которые Европа утратила или разрушила в себе… только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род… Быть может, это и слишком смело, но это надо сказать со всей определенностью: Россия — единственная страна, которая способна спасти Европу и спасет ее, поскольку во всей совокупности жизненно важных вопросов придерживается установки, противоположной той, которую занимают европейские народы. Как раз из глубины своих беспримерных страданий она будет черпать столь же глубокое познание людей и смысла жизни, чтобы возвестить о нем народам Земли. Русский обладает для этого теми душевными предпосылками, которых сегодня нет ни у кого из европейских народов»{945}.
В. Шубарт накануне Второй мировой войны только с русскими связывал надежды на обновление мира: «Англичанин смотрит на мир как на фабрику, француз — как на салон, немец — как на казарму, русский — как на храм. Англичанин жаждет добычи, француз — славы, немец — власти, русский — жертвы. Англичанин ждет от ближнего выгоды, француз стремится вызвать у него симпатию, немец хочет им командовать, и только русский не хочет ничего. Он не пытается превратить ближнего в орудие. В этом суть русской идеи братства. Это и есть Евангелие будущего. Это — великая нравственная сила, направленная против латинских идей человека насилия и государства насилия. Русский всечеловек как носитель нового солидаризма — единственный, кто способен избавить человечество от индивидуализма сверхчеловека и от коллективизма массового человека… Так он творит одновременно и новое понятие и новый идеал личности и свободы»{946}.
Иоффе ночью перед тем, как покончить с собой, писал Троцкому: «Более чем 30 лет назад я усвоил философию, что человеческая жизнь только тогда имеет смысл и в той степени, насколько она служит чему-то бесконечному. Для нас это бесконечное есть человечество»{947}.
О. Мандельштам отмечал, что «русский народ единственный в Европе не имеет потребности в законченных, освященных формах бытия» и вносит в европейский мир «необходимости» высшую «нравственную свободу, дар русской земли, лучший цветок, ею взращенный. Эта свобода… равноценна всему, что создал Запад в области материальной культуры»{948}.
Б. Пастернак в 1957 г. после «Доктора Живаго», Сталина и уже незадолго до смерти, говорил о «Великой русской революции, обессмертившей Россию, и которая… вытекала из всего русского многотрудного и святого духовного прошлого», и так обращался к своим зарубежным читателям: «Вот за что скажите спасибо нам. Наша революция, как бы ни были велики различия, задала тон и вам, наполнила смыслом и содержанием текущее столетие»{949}. Случайно ли, что в начале века Шпенглер почувствовал в России источник нового исторического периода?{950}
Русская социалистическая революция не была случайностью, она была выстрадана поколениями русских философов. И Русская революция стала самым большим и пожалуй единственным существенным вкладом России в мировую цивилизацию — она изменила мир: либеральная идеология привела мир в тупик глобального экономического кризиса и мировых войн, Русская революция — к социальному пробуждению масс.
Запад не признал Русской революции, да и не мог признать. Как эти дикие, отсталые и нищие «русские варвары» указывают нам просвещенным европейцам путь в будущее? Как эта ничтожная кучка большевиков посмела угрожать монополии властителей жизни — избранникам привилегированных классов? Запад ответил на вызов интервенцией, стремясь, по словам У. Черчилля, «задушить в зародыше» русскую революцию. Но на защиту революции встало не только большинство русского народа, но и прогрессивные силы в большинстве стран мира, и она победила.
