Святослав Мартынов - Инновационная экономика. Дорожная карта – 2040
Во все времена философы отличали мир от мысли и находили мир всюду, кроме головы. Считалось, что мир там, вовне, а мысль внутри, после чего возникал фатальный вопрос о познаваемости или непознаваемости мира со всеми его бредовыми “вещами в себе” и т. д. Никто и по сей день не сомневается, что цветы на лугу или звезды в небе находятся в мире, но почему-то никому не приходит в голову, что мысли ботаника о цветах или астронома о звездах тоже находятся в мире. Спросите любого (философа или нефилософа – все равно), где находятся вещи. Он покажет на мир вокруг себя. А теперь спросите его, где находятся мысли о вещах. Он ткнет пальцем в голову. Как будто сама голова с мыслями (или без них) существует не в мире, а черт знает где! Глаз видит дерево. Дерево – в мире и мир. Но глаз, видящий мир, – тоже мир. Было бы любопытно послушать шутника, отказавшему ему в этом. На этой простой, ясной очевидности (или, по Ницше, “оскорбительной ясности”) рушатся философии и лопаются умы. Дело не в том, чтобы понять ее, а в том, чтобы выдержать ее последствия. Если глаз, видящий мир, есть сам мир, то мир не только видим, но и видит.
Философия, как я ее понимаю, и есть мир, ставшbй сознанием, мир, развивший себя до сознания, мир уже не только как процесс, эволюция в традиционном смысле слова, но и как понимание себя в качестве процесса и эволюции. Вещь и мысль о вещи – обе находятся в мире и суть мир, только один раз это чувственно воспринимаемый внешний мир, другой – сверхчувственное понятие и сущность чувственно воспринятого.
Эволюционная теория в широком смысле различает ступени развития мира от неорганических веществ до человека. Но почему-то она застревает на человеке. На деле она в нем продолжается, только уже не биологически, а пневматологически, что значит не от человека к биологически более высокому типу (вроде “сверхчеловека”, понятого по Дарвину), а от минерального, растительного и животного в человеке к собственно человеческому в нем, к способности мыслить, в которой он и начинается впервые как человек. Отсюда следует то, что мы называем внутренним миром, субъективностью, есть не противоположность мира, а сам мир в дальнейшей своей эволюции. Внутренний мир человека, его мысли чувства, ощущения, свершаются во Вселенной и принадлежат Вселенной ничуть не в меньшей мере степени, чем внешний мир.
Больше того, Вселенная достигает здесь более высокой степени развития. В физике Галилея неорганический мир не просто объясняется, но и доводится до совершенства, равно как и растительный мир в органике Гете.
Можно догадаться, куда приводит такое понимание. Экология и так называемые зеленые призывают спасать природу от загрязнения веществами. Но спасать ее необходимо прежде всего от засорения мыслями. Ибо мысль о факте и есть сам факт, не менее фактичный и реальный, чем то, что мы щупаем, нюхаем или хватаем руками».
Мы поместили здесь триптих фотографий старой колдуньи и упоительной девы работы известного филиппинского фотографа Мануэля Либреса Либродо как некий символ Великих таинств Вселенной (рис. 26). Некоторые вещи бессмысленно объяснять – проще показать!
Рис. 26. Фототриптих Мануэля Либроса Либродо
Чудовище (условно говоря) и красавица – соседние звенья в событийной цепи. Это равновеликие части одного Замысла… Вот бы еще создать математическую формулу Красоты и Уродства (или просто Прекрасного)!
Наши ученые коллеги клятвенно утверждают, что сначала должно дать твердую теоретическую базу с выкладкой цифр числом поболе и уж затем по этим выкладкам должно строить Храм Истины. Никто и не оспаривает такую возможность, но тогда все, что вы видите, и сами «мы» не более чем матрицы в неведомой интерактивной концепции. И не более того… (Нас спроектировали?)
Вас устраивает роль в матрице или вы желаете быть творцами? Экстракты ночных рассуждений творцов порой становяться плотью социальных и экономических феноменов. Сеять семена разумного – повседневная практика людей мыслящих. «Мы потом, что непонятно, объясним». Только не мешайте нам своими канонами. Оно конечно, Аристотель – герой, но кто сказал, что его логика обнимает все смыслы мироздания?
Все это коренным образом расходится с представлениями человечества о мире и науках, его изучающих. Естественных и «неестественных» (гуманитарных). Или правильных и неправильных.
Здесь уместно дать слово замечательному русскому структуруалисту Александру Ивановичу Неклессе:
«Дело в том, что наука в европейском понимании – это то, что имеет предмет изучения в виде творения Божьего. Другими словами, наука – это исследование Божьего творения для познания истины через определение мысли (замысла) Творца. Именно так понятие науки было сформулировано в принципиальном споре, развернувшемся после проникновения аристотелизма в европейскую культуру.
Аристотелизм постулировал истину, основываясь на логической непротиворечивости рассуждения как источнике достоверности. Но христианская культура была с этим не согласна. Ибо, следуя данному принципу, под истиной мы будем понимать истину ума человеческого. Божественная же истина, то есть “истинная истина”, истина как таковая, истина per se, может серьезно отличаться от человеческой логики и разумения. В качестве основы подобной богословской (мировоззренческой) позиции обычно приводится Книга Иова, где данное различие представлено ярко и трагически.
В ходе двух соборов, состоявшихся в Парижском университете в конце XIII в., был заложен фундамент европейского понимания научного знания как основанного не на умозрительных рассуждениях, а на исследовании сотворенного Богом мира, давая тем самым возможность – пусть опосредованно – прикоснуться к истине, познавать состояние вещей, устройство натуры (естества), отстранив затуманивающие истину конъюнктурные состояния человеческого сознания и порой даже входя в противоречие с тем, что представляется уму априорным, несомненным. Проще говоря, в основу познания было положено испытание природы, то есть эксперимент.
Таким образом, наукой в европейском (христианском) понимании являются науки естественные, ибо только они имеют в качестве предмета исследования то, что сотворено Богом. Знание же в сфере практики и человеческой рефлексии, то есть то, что в сегодняшнем обиходе называется социальными и гуманитарными науками, является особым образом организованным рассуждением, то есть дисциплинами, имея в своей основе творение человеков.
Предмет исследования в данном случае подвижен, и он находится в прямой связи с самим исследователем, системой аккумулирования знания как институтом. Кроме того, человеческие рассуждения связаны с системами ценностей, которыми руководствуется как индивид, так и общество. И если в случае с науками естественными ценности “вшиты” в организацию института науки, определяя базовые принципы, но будучи отчуждены от “оперативного управления” знанием как таковым, то в социогуманитарных дисциплинах дело обстоит иным образом.
