Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма - Вольфганг Штрик

расходы продолжали расти вплоть до первой неолиберальной волны налоговой консолидации в конце XX в., не следует приписывать демократическим усилиям ненасытного электората. Скорее, проблему стоит рассмотреть с позиций функционализма: сложившаяся ситуация отражала растущую потребность в государственных инвестициях и целительных мерах по сопровождению капиталистического развития – в мерах, которые бы устранили ущерб, нанесенный накоплением капитала, а также создали условия для дальнейшего экономического роста[79]. В качестве целительных мер может быть рассмотрено увеличение расходов на выплату социальных пособий в связи с возвращением структурной безработицы[80] или же на здравоохранение и реализацию новой экологической политики. На инвестиции же ориентированы, скорее, все государственные расходы, связанные со строительством и поддержанием физической инфраструктуры, с развитием человеческого капитала и научно-технологическими исследованиями, – все это необходимые условия для успешного накопления частного капитала. В более широком смысле сюда же относятся и государственные расходы, связанные с так называемым мирным использованием атомной энергии, без которых частное производство электроэнергии с использованием атомных реакторов, очевидно, было бы полностью убыточным; государственные программы заботы о детях, позволяющие расширять участие женщин на рынке труда и тем самым способствующие экономическому росту; обслуживание авианосцев, а также развитие и применение беспилотных летательных аппаратов и других аналогичных технологий для обеспечения импорта нефти по приемлемым ценам; впрочем, как выяснилось, это относится и к весьма рискованному дерегулированию частного финансового сектора, направленному на раздувание объемов кредитов в качестве последнего средства обеспечения экономического (фиктивного) роста[81].

КРИЗИС НАЛОГОВОГО ГОСУДАРСТВА

Сложно не вспомнить в данном контексте классический образ финансовой сферы, изгнанный из экономической теории за недостаточную строгость, когда государственные финансы (public finance) были заменены общественным выбором (public choice). Я имею в виду закон Адольфа Вагнера о возрастающей активности правительства и постоянном росте государственных расходов, который был сформулирован в последнее десятилетие XIX в. (см.: [Wagner, 1911]) и оставался важнейшим источником вдохновения для Ричарда Масгрейва еще в 1950-е годы [Musgrave, 1958]. Катедер-социалист, сторонник государственного социализма, ректор Берлинского университета, советник Бисмарка по экономическим и социально-политическим вопросам, а с 1910 г. член Прусской Палаты господ, Вагнер считал, что участие государства в современной развивающейся экономике будет неуклонно возрастать как для повышения общего цивилизационного уровня, так и для защиты от того, что сегодня назвали бы «экстерналиями» расширения рынков и частного способа производства[82]. В данном случае отголоски мысли Маркса о растущем обобществлении капиталистического способа производства в условиях и вопреки частнособственнической организации производственных отношений едва ли случайны, даже если у Вагнера нигде не встречается центральная для Маркса идея о внутренних противоречиях капиталистического развития и необходимости их скорейшего революционного решения, дабы привести производственные отношения в соответствие со способом производства.

Особенно важными идеи Вагнера оказались для «социологии финансов», активно развивавшейся перед Первой мировой войной. Рудольф Гольдшайд, австрийский социалист и известный оппонент Макса Вебера в ранний период существования Германского социологического общества, трактовал эволюцию феодального «вотчинного государства» в современное «налоговое государство» – которое получает свои доходы благодаря налогообложению частных собственников – как процесс, сопровождающий капиталистическое развитие [Fritz, Mikl-Horke, 2007; Goldscheid, 1926; 1976 (1917)]. Переформулировав в ключе фискальной социологии теорему Маркса о нарастающем противоречии между способом производства и производственными отношениями, он ожидал, что способность налогового государства изымать необходимые средства у своих граждан – или, точнее, у гражданского общества, подчиненного власти собственников – рано или поздно исчерпает себя. В этой точке, по мнению Гольдшайда, развитие налогового государства достигнет своего предела, поскольку в условиях капиталистического социально-экономического устройства государство действует как «экспроприатор», не имеющий собственных ресурсов для исполнения взятых на себя обязанностей. После этого должна будет произойти «рекапитализация» государства, чтобы свои расходы оно могло оплачивать не за счет налогов, а за счет собственной экономической деятельности. Функционирование государства в интересах общества с помощью фискальных средств невозможно, поскольку налоги

– пройдя через соответствующий трубопровод государства – оказываются выгодны только влиятельнейшим собственникам капитала. Их власть и дальше будет усиливаться, тогда как отведенная государству роль управляющего делами будет ослабевать. Те, кто обладает возможностями и влиянием, найдут способ обойти налоговое бремя, тогда как основная масса населения должна будет взвалить его на себя. Даже прогрессивное налогообложение доходов означает лишь то, что государство имеет скрытые интересы в сохранении неравенства и концентрации прибыли [Fritz, Mikl-Horke, 2007, p. 166].

Гольдшайд был не одинок в своем фискально-политическом пессимизме. Возможность «кризиса налогового го сударства» широко обсуждалась после Первой мировой войны, на этом фоне особенно заметным и влиятельным стал эпохальный доклад молодого Йозефа Шумпетера, прочитанный перед Австрийским социологическим обществом [Schumpeter, 1953 (1918)]. Шумпетер пришел к выводу, что налоговое государство как исторический институт еще не достигло своего предела и что, в частности, военные долги Австрии и Германии можно погасить, не прибегая к всеобщей национализации. В то же время в долгосрочной перспективе он не исключал и даже ожидал, что налоговое государство и капиталистический способ производства в целом когда-нибудь себя изживут[83]. В последующие годы эта идея будет предана забвению в катакомбах догматической истории экономики – особенно после 1945 г., когда, как казалось, началась новая эпоха, «одомашнившая» капитализм согласно социально-государственной – кейнсианской – концепции. Тем не менее то здесь, то там она всплывала в более или менее новой формулировке – в том числе не последнее место отводилось ей в фискальной теории кризиса марксиста Джеймса О’Коннора [O’Connor, 1973] и в последовавших за ним в 1970-е годы пессимистических размышлениях о будущем капитализма Даниэля Белла [Bell, 1976b, p. 220–282].

ОТ ГОСУДАРСТВА НАЛОГОВ К ГОСУДАРСТВУ ДОЛГОВ

Если фискальный кризис современного государства, предсказанный О’Коннором и Беллом, связан, скорее, с доходами, чем с расходами, – и в этом смысле является кризисом налоговой системы в понимании Гольдшайда и Шумпетера – то нам следует обратить внимание на два тренда последних десятилетий, которым никто не придал должного значения. Первый – это трансформация налогового государства в государство долгов – государство, которое большую и постоянно растущую часть своих расходов оплачивает за счет заемных средств, а не налогов, что приводит к росту долгов до небес, и на их финансирование приходится тратить все большую часть своих доходов. В предыдущих дискуссиях такой вариант объяснения проблемы финансирования современных государств почти не рассматривался – к примеру, в работе О’Коннора этот вопрос затрагивается лишь вскользь[84]; возможно, это связано с тем, что рутинное финансирование государственного долга прежде всего требует построения эффективной финансовой системы и финансиализации капитализма посредством дерегулирования финансовых рынков. В свою очередь, финансовые рынки должны были быть интегрированы на международном уровне, чтобы обеспечивать колоссальные потребности в кредитах богатых индустриальных стран, особенно США. Как уже отмечалось, подобные процессы начались во всем мире в 1980-х годах, если