Сборник - Золотой стандарт: теория, история, политика
В результате, когда в 1695 г. были произведены опыты со взвешиванием монет, оказалось, что внесенные в казначейство 57 200 фунтов обработанного молотом серебра весили вместо 220 тыс. унций всего 114 тыс. унций, т.е. половину; 100 фунтов стерлингов, которые должны были содержать около 400 унций, имели в действительности в Бристоле 240 унций, в Кембридже 203, в Эксетере 180, а в Оксфорде всего 116 унций. Особенно усилилось падение веса серебряной монеты в 1690-х годах. «Зло, принесенное таким состоянием монеты, не принадлежит к числу тех предметов, которым в истории отводится почетное место. Тем не менее едва ли можно сравнивать все те несчастья, которые в течение четверти века нанесены были народу дурными министрами, дурными парламентами и дурными судьями, с теми, которые производили дурные кроны и дурные шиллинги. Правление Карла и Якова, как ни тяжелы они были для народа, никогда не препятствовали мирному ходу повседневной жизни. В то самое время, когда честь и независимость государства продавались другой державе, когда права попирались ногами, а основные законы страны нарушались, сотни тысяч прилежных семейств работали, садились за стол и ложились спать спокойно и в безопасности, скотовод гнал своих быков на рынок, торговец взвешивал свои товары, суконщик отмерял сукно, покупатели и продавцы вели себя в городах особенно шумно, а праздник жатвы в деревнях справлялся еще веселее, чем прежде. Когда же великое орудие обращения пришло в полный беспорядок, в торговле и промышленности начался застой. Зло чувствовалось ежедневно и ежечасно повсюду и всеми классами населения, на мызе и в риге, у наковальни и у ткацкого станка, на волнах океана и в недрах земли. Ничего нельзя было купить без того, чтобы не происходили недоразумения. У каждого прилавка ссорились с утра до вечера. Между рабочим и работодателем регулярно каждую субботу происходили столкновения. На ярмарке и на рынке непрерывно шумели, кричали, ругались, проклинали друг друга, и было особенным счастьем, если дело кончалось без сломанных ларей и без убийства».
Единственным исходом являлась монетная реформа, которая, к счастью, попала в руки четырех замечательных людей: двое из них, Сомерс и Монтегю, являлись «государственными людьми, которые во время занятий делами никогда не переставали любить и уважать науку», а двое других, Локк и Ньютон, были «философами, у которых углубление в царство мыслей не повредило простого здравого смысла, без которого даже гений в области политики приносит вред». Первоначально предполагалось определить день, с которого монета принималась бы лишь по действительному весу, – это устранило бы всякое дальнейшее обрезывание, вызвало бы на свет хорошую монету, а затем постепенно вся монета перечеканивалась бы на монетном дворе, и за все это время никогда не обнаружилось бы недостатка денег в стране. Но было одно лишь препятствие – все население получило бы выгоды от реформы, но лишь часть его несла бы бремя ее. «Конечно, было необходимо, чтобы слова «фунт» и «шиллинг» снова получили определенный смысл, чтобы каждый знал содержание заключенных им договоров и ценность своего имущества; но было ли бы справедливо достигать этой цели средствами, последствием которых являлось бы то, что каждый фермер, скопивший 100 фунтов для уплаты аренды, каждый торговец, собравший 100 фунтов для платежа по векселям, внезапно из своих 100 фунтов терял бы 40 или 50. Ни фермер, ни торговец не были виноваты в том, что их кроны и полукроны неполновесны; вина падала на правительство, оно и должно было исправить это зло. Было бы столь же разумно требовать от торговцев лесом, чтобы они несли все расходы по снабжению флота в Ла-Манше, или от оружейников, чтобы они снабжали войска, находящиеся во Фландрии, на свой счет оружием, как восстановить ценность монеты на счет тех индивидов, в руках которых обрезанное серебро случайно находилось в определенный день».
По этим соображениям парламент принял решение, согласно которому металлическая монета должна быть перечеканена на основании прежних постановлений о содержании в ней серебра, с тем чтобы убыток, происходящий от неполновесной монеты, несла казна; населению же дается возможность в течение определенного срока доставлять в казначейство испорченную монету, которая принимается последним по номинальной цене, так что случайные владельцы ее ничего не теряют. В течение некоторого времени господствовал сильный недостаток в деньгах, ибо население старалось возможно скорее сбыть испорченную монету в казначейство, а новая чеканилась и выпускалась весьма медленно. Только с назначением Ньютона директором монетного двора чеканка значительно ускорилась; он учредил новые монетные дворы, и население повсюду встречало рабочих и машины для выделки монет пушечными выстрелами, колокольным звоном и иллюминацией, – настолько велика была нужда в монете, несмотря на то что банковыми билетами, векселями и т.д. в значительной мере старались заменить ее. Лишь постепенно каналы обращения наполнялись звонкой монетой. Казне эта операция обошлась в 2,7 млн фунтов стерлингов, т.е. превысила годичные обыкновенные доходы государства (2 млн).
Однако впоследствии, в XVIII в., снова обнаружилось значительное уменьшение в весе серебряных монет (в середине XVIII в. они потеряли около 1/4 своей номинальной ценности), затем и золотых. Правда, уже с 1698 г. существовал ремедиум на серебряные монеты, но он выражался лишь в том, что не принимались казначействами монеты, потерявшие более того, что составляет «необходимое изнашивание» (reasonable wearing), понятие же последнего не было определено. Лишь в 1773 г. этот закон был распространен и на золотые монеты, причем казначейство точно определило минимум веса, который должны иметь предъявляемые монеты. А год спустя все старые золотые монеты были перечеканены, что обошлось казне снова в 520 тыс. фунтов стерлингов[66].
В Германии находим весьма первобытную монетную систему. До 1750 г. здесь не только определялось, должна ли производиться уплата в золоте или серебре, но и прибавлялось, в какой именно золотой или серебряной монете; между отдельными видами монеты, хотя бы чеканенной из того же металла, не было установлено, следовательно, законного отношения, а последнее постоянно менялось; они не были приведены в систему и при платежах не могли заменять друг друга. Это состояние Гельферих называет Sortengeld.
Так, например, хотя официальное содержание благородного металла в рейхсталере (Reichsspeziestaler) в течение двух веков, с 1566 до 1748 г., не изменялось, но на практике соотношение между ним и другими серебряными монетами подвергалось постоянным изменениям: за талер давали то 72, то 74 крейцера, или 24 грошена (в XVI в.), то 90 крейцеров, или 24 грошенов (в 1623 г.), то 105 крейцеров, или 28 грошенов (договор 1667 г. в Цинне между Бранденбургом, Саксонией и Брауншвейгом), наконец, 120 крейцеров, или 32 грошена (по Лейпцигскому соглашению 1690 г.). Эти изменения происходили вследствие того, что содержание серебра в крейцерах и грошенах постепенно уменьшалось, тогда как талер не подвергался порче; при таких условиях, очевидно, заменять при платежах одну монету другой без особой оговорки не представлялось возможным.
