Франческа Хейг - Огненная проповедь
Я знала, что близилось время, когда и меня отошлют прочь. То, что мне удавалось скрывать свою сущность, позволяло лишь отсрочить неизбежное. И я уже сомневалась, что хуже: жить в постоянном напряжении, пряча мысли и чувства от родителей, от Зака, от всей деревни или быть изгнанной, что и так неминуемо случится. Зак был единственным человеком, который понимал эту странную, неопределенную жизнь, потому что и сам так жил. Однако я постоянно ощущала на себе пристальный взгляд его темных, спокойных глаз.
Меня тяготило его неустанное внимание и хотелось найти менее бдительную компанию. Поймав трех красных жуков, что водились у колодца, я посадила их в банку и держала на подоконнике, с интересом наблюдая, как они ползали, тихо постукивая крыльями по стеклу. Неделю спустя я обнаружила самого крупного из моих жуков приколотым булавкой к деревянному подоконнику и с оторванным крылом. Бедняга пытался ползти, но лишь вращался по кругу на брюшке.
– Это опыт, – оправдывался Зак. – Я хотел посмотреть, как долго он протянет в таком состоянии.
Я пожаловалась родителям.
– Ему просто скучно, – сказала мать. – Это сводит его с ума. Вы оба не ходите в школу, как должны бы…
Невысказанная правда кружила, как маленький жук на булавке: только одного из нас могли допустить в школу. Я раздавила жука каблуком туфли, чтобы прекратить его мучения. Той ночью я взяла банку и отнесла двух оставшихся жуков к колодцу. Отодвинула крышку и положила банку набок. Они ползли неохотно, и я выманила их травинками, затем осторожно опустила на каменный обод колодца, где примостилась и сама. Один из них взлетел и уселся мне на ногу. Я позволила ему недолго посидеть, а затем сдула, снова отправив в полет. Той ночью Зак увидел пустую банку возле моей кровати. Но никто из нас не сказал ни слова.
* * *Примерно год спустя как-то днем мы собирали на реке дрова, тогда я и совершила роковую ошибку. Я шла следом за Заком, и вдруг возникло видение, всего лишь проблеск, на короткий миг заслонивший реальный мир. Я бросилась к брату и сбила его с ног за мгновение до того, как огромная ветка рухнула на тропинку. Это случилось инстинктивно, хотя заглушать такие порывы уже вошло в привычку. Позже я задумывалась, почему допустила ошибку: испугалась ли за его жизнь или просто устала всё время таиться. Так или иначе, Зака удалось спасти. Он лежал подо мной на тропинке, глядя, как массивный сук со скрипом обрывается, ломая по пути другие ветки, и падает на то место, где только что стоял сам. Я встретилась с ним взглядом и с удивлением обнаружила в его глазах облегчение.
– Он бы не причинил слишком сильные увечья, – произнесла я.
– Я знаю. – Он помог мне подняться и стряхнуть сухие листья с платья.
– Я увидела это, – я заговорила чересчур быстро. – В смысле, увидела, как сук начал падать.
– Тебе не нужно ничего объяснять, – остановил он. – И мне надо сказать тебе спасибо за то, что ты меня спасла.
Впервые за долгие годы он улыбался открытой, широкой улыбкой, как бывало только в детстве. Но я слишком хорошо знала своего брата, чтобы радоваться. Он настоял на том, чтобы вместе со своей нести и мою вязанку дров до самой деревни.
– Я в долгу перед тобой, – сказал он.
Несколько последующих недель большую часть времени мы проводили вместе, впрочем, как и обычно, только теперь в играх Зак вел себя не так грубо. Он поджидал меня, чтобы вместе идти к колодцу, а когда мы, сокращая путь, проходили через поле, предупреждал меня о зарослях крапивы. Он больше не дергал меня за волосы и не трогал мои вещи.
Теперь он знал, кто я, и это, по крайней мере, дало мне передышку от его каждодневных жестоких выходок. Однако его слов было недостаточно, чтобы нас разделили. Требовались доказательства – этому его научили годы отчаянных, но тщетных заверений, что с ним всё нормально. И он выжидал, когда я оступлюсь снова и выдам себя. Однако мне ещё почти год удавалось скрывать тайну. Между тем видения становились чаще и ярче, но я приучила себя не реагировать на них: не вскрикивать при вспышках взрыва, что озаряли мои ночи, не замечать образы далеких мест, неожиданно всплывающие перед мысленным взором. Я старалась держаться особняком. Всё больше гуляла одна, уходя вверх по течению настолько далеко, насколько уводило глубокое ущелье, пролегающее вдоль реки, где в зарослях таились заброшенные башни. Теперь, когда я выходила из дома, Зак не следовал за мной.
В сами башни я, конечно же, не осмеливалась заглянуть. Они остались от Старой Эры и были под запретом. В этих руинах покоился разрушенный некогда мир, и входить туда запрещалось не менее строго, чем хранить у себя любые реликвии прошлого. Ходили слухи, что некоторые отчаявшиеся Омеги лазали по руинам в надежде найти что-нибудь полезное. Но что могло сохраниться через столько столетий? Взрыв сровнял с землей многие города. Но даже если спустя века где-то и осталось что-нибудь, кто осмелился бы взять это, зная о наказании? Но больше, чем закон, пугали разговоры о том, что в руинах и прочих реликвиях таилась, словно осиные гнезда, радиация – невидимый глазу и смертельно опасный след прошлого. Потому если и упоминались те времена, то лишь шепотом, со страхом и отвращением.
Мы с Заком, случалось, подбивали друг друга на то, чтобы подойти к башням как можно ближе. Он всегда оказывался храбрее меня и подбирался к самой ближайшей башне, кладя ладонь на округлую бетонную стену, и уж затем бежал обратно вне себя от гордости и страха. Но те дни я проводила в одиночестве, сидя часами под деревом, откуда виднелись башни. Три огромных цилиндрических сооружения сохранились почти нетронутыми по сравнению с остальными руинами, так как стояли в окружении ущелья, и весь удар приняла на себя четвертая башня. Взрыв полностью разрушил её, оставив только круглое основание, откуда торчала искореженная арматура, точно пальцы похороненного заживо мира. Но я была благодарна башням, несмотря на их уродливость – они дарили уединение, поскольку больше никто туда не совался. Кроме того, в отличие от Хейвена и больших деревень по всей округе, здесь не висели плакаты Совета, трепыхающиеся на ветру: «Будьте бдительны: Омеги заразны!», «Общество Альф: Поддержим увеличение налога с Омег!». После трехлетней засухи, казалось, всего стало меньше, за исключением плакатов Совета. Порой я задумывалась, уж не потому ли меня так тянет к этим развалинам, что узнаю в них себя? Так же, как и запрещенные руины, мы, Омеги, в своей ущербности, считались опасными, распространяющими заразу и являлись живым напоминанием о взрыве и о том, что он сотворил с миром. Хоть Зак теперь и не ходил со мной к башням или еще куда-нибудь, я знала, что он следит за мной даже пристальнее, чем прежде. Когда я, уставшая после долгой прогулки, возвращалась домой, он, полный внимания, улыбался и вежливо спрашивал, как прошел мой день. Он знал, куда я ходила на прогулку, но никогда не говорил об этом родителям, хотя те наверняка впали бы в ярость. Он оставил меня в покое, точно змея, которая отползла и притаилась перед решающим броском.
Сначала Зак старался изобличить меня. Он забрал мою любимую куклу, Скарлетт, в красном платье, которое сшила мама. После того, как мы стали спать на разных кроватях, я неизменно укладывала куклу рядом с собой – ночами с ней казалось уютнее. Даже в двенадцать лет я не расставалась со Скарлетт, обнимала ее во сне. Грубые шерстяные волосы куклы кололи кожу и успокаивали нервы. Однажды утром она исчезла. За завтраком я спросила о ней, и Зак победоносно просиял:
– Она спрятана за деревней. Я взял ее, пока Касс спала.
Он повернулся к родителям.
– Если Касс найдет, где я закопал ее куклу, значит, она – провидец. Это будет доказательством.
Мать упрекнула его и положила руку мне на плечо, но весь день я замечала, как пытливо поглядывали на меня родители. Я плакала, как и задумывала. К тому же, видя подозрительность родителей, это было не так уж сложно. Как же сильно им хотелось узнать, кто из нас Омега, пусть даже это означало, что им придется отослать меня навсегда.
А вечером я достала из маленькой коробки с игрушками незнакомую – на первый взгляд – куклу в простой белой рубашке и с уродливо остриженными волосами. Той ночью я снова обнимала свою Скарлетт. Еще за неделю до этого я убрала ее в коробку с игрушками, только прежде состригла ее длинные волосы, а красное платье надела на самую нелюбимую куклу.
С тех пор Скарлетт оставалась в моей кровати на виду, хоть и никто об этом не догадывался. Я же и не подумала идти к обугленной молнией иве в низовье реки и выкапывать куклу в красном платье, которую спрятал Зак.
Глава 3
Внизу, на кухне, мама с папой снова спорили, их голоса просачивались через доски пола, как дым.
– С каждым днем эта проблема становится всё невыносимее, – ворчал папа.
Голос мамы звучал тише.
– Они не проблема, они – наши дети.
