Диана Гэблдон - Огненный крест. Книга 2. Зов времени
На улице послышались голоса – из лагеря вернулся Джейми с маленьким Джемом. Он взял привычку брать его с собой, чтобы Бри могла днем спокойно поработать. В результате Джемми выучил четыре новых слова (из них всего два – ругательные), а приличный сюртук деда был весь заляпан и пах, как использованный подгузник. Тем не менее оба, похоже, радовались совместным прогулкам.
Снизу донесся смех Брианны, вышедшей во двор забрать сына. Роджер застыл, словно вырезанный из дерева. Мог хотя бы постучать по раме, помахать, еще как-то привлечь внимание… Но он не двигался.
Я тихо встала и вышла из комнаты, ощущая комок в горле.
Когда Бри унесла сына, Джейми рассказал мне, что Трион выпустил большую часть пленников, захваченных во время битвы.
– Хью Фаулза тоже. – Он снял сюртук и ослабил ворот рубашки, подставляя лицо редкому сквозняку из окна. – Я замолвил за него словечко – и Трион прислушался.
– Ну еще бы! – резко отозвалась я.
Джейми взглянул на меня и издал глубокий горловой звук. Это напомнило мне о Роджере, чья гортань уже не способна к такой форме самовыражения, присущей лишь шотландцам.
Видимо, все эмоции отразились у меня на лице – Джейми поднял брови и коснулся моей руки. Было слишком жарко, чтобы обниматься; я ненадолго прижалась к его плечу, ощущая надежную крепость тела под тонкой влажной тканью рубашки.
– Я зашила ему горло; дышать он может, но не уверена, что когда-нибудь заговорит. – Тем более запоет. В сыром воздухе витала невысказанная мысль.
Джейми издал еще один звук, на этот раз сердитый.
– Я напомнил Триону обещание насчет Роджера, и он выдал мне документ на право владения землей – пять тысяч акров рядом с нашим участком. Это его последнее официальное постановление – ну, почти.
– В каком смысле?
– Помнишь, я сказал, что он освободил большую часть пленников? – Джейми отошел к окну. – Всех, кроме двенадцати регуляторов, объявленных вне закона. Ну, так он утверждает. – Ирония в голосе – гуще пыльного воздуха. – Через месяц их будут судить по обвинению в мятеже.
– И если признают виновными…
– По крайней мере, они смогут замолвить за себя слово, прежде чем их повесят.
Нахмурясь, Джейми остановился перед портретом, хотя вряд ли заметил детали.
– Дожидаться, чем дело кончится, я не намерен. Сказал Триону, что нам пора ехать обрабатывать землю, и он распустил отряд.
У меня словно камень с души свалился. В горах прохладно, свежий воздух, – больному пойдет на пользу.
– Когда отправляемся?
– Завтра. – Да, он заметил портрет и одобрительно кивнул, глядя на отрубленную голову. – Задерживаться стоило только ради одной вещи, да и то уже вряд ли.
– Какой?
– Сын Дугала, – ответил Джейми, поворачиваясь. – За последние десять дней я прочесал всю страну в поисках Уильяма Бакли Маккензи. Нашел тех, кто знает, но никого, кто видел бы его с Аламанса. Некоторые думают, что он уехал из колонии насовсем. Многие регуляторы сбежали; говорят, Хазбенд увез своих в Мэриленд. А Маккензи просто исчез, как змея в крысиной норе, – он и его семья.
* * *Прошлой ночью мне приснилось, что мы с Роджером лежим под большой рябиной ясным летним днем и, как обычно, философствуем – о вещах, которых нам не хватает.
Я призналась, что продала бы душу дьяволу за плитку шоколада с миндалем, и бац – она тут же материализовалась на траве. Я сняла обертку; запахло настоящим шоколадом, и я откусила дольку.
Роджер поднял белую обертку и сказал, что больше всего ему не хватает туалетной бумаги – эта слишком скользкая. Я засмеялась: ничего тут сложного нет, ее можно делать и сейчас. На земле тут же возник рулон; к нему подлетел огромный шмель, уцепился за конец и улетел, наматывая бумагу на ветви дерева.
Потом Роджер сказал, что это богохульство – думать о вытирании задницы – здесь то есть. Мама пишет истории болезни крошечными буковками, а папа – письма в Шотландию на обеих сторонах листка, а потом переворачивает набок и продолжает через строчки, так что получается решетка.
Затем я увидела папу: он сидел на земле и писал письмо тете Дженни на туалетной бумаге, а она все разматывалась и разматывалась, и шмель уносил ее все дальше и дальше, в Шотландию.
Я трачу бумагу больше всех. Тетя Иокаста отдала мне свои старые альбомы и целую кипу акварельной бумаги, но расходовать ужасно стыдно, ведь она такая дорогая. А что делать – я не могу без рисования. Повезло с этим портретом: раз я зарабатываю деньги, значит, имею моральное право использовать немножко на свои нужды.
Тут сюжет переменился, и вот я уже рисую Джемми карандашом 2Б желтого цвета. На нем черными буквами выбито «Тикондерога». Только вместо альбома в руках у меня тоже туалетная бумага, и карандаш постоянно ее прорывал, а я злилась и все комкала.
А потом потянулся этот вечный дурацкий сон, когда бродишь вокруг в поисках туалета и не находишь, а просыпаясь, понимаешь, что и вправду нужно выйти.
Даже не знаю, чего бы мне хотелось больше: шоколада, туалетной бумаги или карандаша. Пожалуй, карандаша. Я аж почувствовала запах свежезаточенного кончика и ощутила его твердость между пальцами и на зубах. Когда я была маленькой, то имела вредную привычку грызть карандаши. До сих пор помню, как прокусывала краску, добиралась до дерева и прогрызала его по всей длине, словно бобер.
Жаль, что у Джема не будет новенького желтого карандаша или школьного рюкзака с Бэтменом, когда он пойдет в школу, – если вообще пойдет.
А Роджер не может держать карандаш – пальцы еще не зажили…
И тут я поняла: не нужно мне ни шоколада, ни карандашей, ни бумаги. Я хочу, чтобы Роджер снова со мной заговорил.
Глава 75
Позови меня
Возвращение во Фрейзер-Ридж заняло гораздо меньше времени, чем поездка в Аламанс, хотя дорога шла в гору. Стоял конец мая, и кукурузные стебли уже вымахали высоко, рассыпая по ветру золотую пыльцу. Дома, в горах, зерно едва проклюнулось. А еще скоро появятся новорожденные телята, ягнята и жеребята, и их нужно будет защищать от волка, лисы и медведя. Как только губернатор распустил кампанию, люди тут же поспешили домой обрабатывать родные поля.
В результате мы возвращались небольшой группой – всего два фургона. С нами поехали несколько фермеров, живущих возле Риджа, да братья Финдли – наш путь лежал мимо усадьбы их матери.
Я украдкой бросила взгляд на Финдли, помогающих разгружать фургон и разбивать лагерь на ночь. Славные ребята, тихие. Джейми они уважают и даже слегка благоговеют перед ним. А вот к Роджеру за время кампании у них сформировалась странная привязанность, чуть ли не преданность, которая продолжилась и после роспуска отряда.
Как-то раз они даже пришли навестить его в Хиллсборо. Краснея и поджимая пальцы на ногах от смущения на турецких коврах Фиби Шерстон, они молча презентовали Роджеру три ранних яблока, зеленые и кривобокие, явно утащенные из чужого сада. В ответ он широко улыбнулся и героически откусил от яблока прежде, чем я успела его остановить. Учитывая, что он питался лишь жидким супом, этот кусок едва не стоил ему жизни. Задыхаясь и кашляя, Роджер кое-как проглотил яблоко, и все трое уставились друг на друга с глупой ухмылкой, а в глазах у них стояли слезы.
В дороге братья старались держаться поближе к Роджеру, всегда готовые подскочить и помочь, если он с чем-то не справлялся. Джейми как-то рассказал мне об их дяде, Иэне Море; теперь понятно, откуда у них такой опыт угадывания невысказанных желаний.
Молодой и сильный, Роджер поправлялся быстро, да и переломы были не слишком серьезные; и все же для полноценного срастания костей двух недель маловато. Я бы оставила шины еще на неделю, но, похоже, они ему страшно надоели. Пришлось снять и предупредить, чтобы он берег пальцы, но разве мужчина послушается? Вот и сейчас потянулся за тяжелым мешком.
– А ну не смей! – воскликнула я, вовремя схватив его за руку. Он поднял бровь, добродушно пожал плечами и отступил, позволив Хью Финдли забрать мешок.
Иэн, его брат, в это время возводил примитивный очаг из камней. Помедлив, Роджер указал на него, а затем на ближайший лесок. Можно ли ему собрать хворост для костра?
– Нет, конечно! – твердо отрезала я.
Тогда он жестами изобразил процесс питья. Принести воду?
– Нет, – покачала головой я. – Ведро выскользнет, и…
Я огляделась, пытаясь придумать занятие ему по силам, однако любая работа по обустройству лагеря требовала крепких мужских рук. В то же время я прекрасно понимала, как неприятно ему околачиваться без дела, чувствуя себя совершенно бесполезным. Он и так сыт по горло, что с ним обращаются, как с инвалидом; в его глазах уже блеснула первая искорка бунта. Еще одно «нет», и он назло мне кинется поднимать фургон.
Заметив намечающуюся стычку, возле нас остановился Джейми.
– А писа́ть ему можно? – спросил он.
– Писать? Что писать? – удивилась я.
