Роберт Шекли - Лабиринт Минотавра (сборник)

Хозяин, потный лысый толстяк в нижней рубахе, оторвался от комикса ровно настолько, чтобы указать ему свободную кабинку. Кромптон зашел в нее и сбросил с себя одежду, оставшись в одном белье. Потом, тяжело дыша, прикрепил электроды к положенным точкам на лбу, руках, ногах и груди.

– Все в порядке, – сказал он. – Я готов.

– О'кэй, – сказал толстяк. – Вы знаете правила. Вы заказываете по одному номеру из колонки А и из колонки Б. Сегодняшнее меню висит на стене.

Элистер просмотрел меню.

– Колонка А – состояние духа. Я, пожалуй, возьму номер пятый – «Мужественное самообладание». Или лучше шестнадцатый – «Отважная беспечность», как вы думаете?

– Шестнадцатый сегодня немного жидковат, – сказал хозяин. – Я бы на вашем месте остановился на пятом. Или попробуйте семнадцатый – «Сатанинское коварство», очень пикантно, со специально подобранными восточными ингредиентами. Могу порекомендовать еще двадцать третий – «Всепрощающее сострадание».

– Пусть будет пятый, – решился Кромптон. – Теперь колонка Б. Содержимое духа. Мне нравится номер двенадцать: «Компактные логичные мыслеформы, украшенные мистической интуицией и сдобренные искрящимся пикантным юмором».

– Да, это хорошая штука, – согласился толстяк. – Но позвольте предложить вам подготовленный специально для этого вечера сто тридцать первый номер: «Вдохновляющая ассоциация с бледно-розовыми кисельными видениями, приправленными юмором и пафосом». Или наш знаменитый семьдесят восьмой: «Постельные откровения ветреницы – в шутку и всерьез».

– А можно заказать два номера из колонки Б? Я хорошо заплачу.

– Нет, приятель, это исключено, – сказал толстяк. – Слишком рискованно. Заболеете хронической лихорадкой, а меня лишат лицензии.

– Тогда я возьму двенадцатый, только уберите юмор. (Похоже, все это заведение буквально напичкано юмором.)

– Хорошо, – согласился хозяин. – Приготовились! – Он взялся за свои инструменты. – Поехали!

Хлынувший поток вызвал у Кромптона прилив удивления и благодарности. Он вдруг почувствовал себя спокойным, безмятежным и полным радостной уверенности. Приток энергии принес с собой интуитивные прозрения, утонченные и глубокие. Кромптон увидел огромную сложную паутину, соединившую воедино все части Вселенной, в центре которой стоял он сам, занимая законное место в системе вещей. Потом он неожиданно понял, что он не один человек, он – все люди, воплощение всего человечества. Непреодолимая радость наполнила все его существо; он обладал силой Александра, мудростью Сократа, кругозором Аристотеля. Он познал сущность вещей…

– Конец, приятель, – услышал он голос толстяка, и машина отключилась.

Кромптон пытался удержать подаренное ему духонастроем состояние, но оно ускользало, и он снова стал самим собой – существом, зажатым в тиски своих неразрешимых проблем. От сеанса осталось лишь смутное воспоминание. Но и это было лучше, чем ничего.

Но вскоре уныние с новой силой навалилось на Кромптона. Он лежал на кровати, и ему было очень жалко себя. Где справедливость, в самом-то деле! Он прилетел на Эйю с совершенно резонной надеждой найти в Лумисе существо еще более несчастное, чем он сам, страдающее от собственной неполноценности и бессмысленности своего существования, которое до слез обрадуется возможности обрести целостность.

А вместо этого он встретил человека, довольного собой и склонного продолжать свое грязное барахтанье в скотских сексуальных наслаждениях, которые, согласно мнению всех авторитетов, не приносят счастья.

Лумис не хотел его! Этот поразительный, необъяснимый факт подрывал самую основу планов Кромптона и лишал его последней надежды. Потому что он не мог принудить к воссоединению с собой свои отторгнутые части. Таков закон природы, возникший одновременно с расщеплением.

Но он должен заполучить Лумиса.

Кромптон взвесил свои возможности. Можно покинуть Эйю и отправиться на Йиггу, разыскать там другую свою часть, Дэна Стэка, соединиться с ним, а потом вернуться за Лумисом. Но между планетами пролегло чуть не полгалактики. Здесь неизбежно возникали технические трудности, да и денег пришлось бы ухлопать целую кучу, так что эта идея никуда не годилась. С Лумисом нужно было разбираться немедленно, не откладывая в долгий ящик.

А может, вообще отказаться от всей этой безумной затеи? Поселиться на какой-нибудь симпатичной планете земного типа и зажить там в свое удовольствие. А что, совсем неплохо! В конце концов, только труд, любимый и упорный, приносит радость, а в отказе от наслаждений тоже есть свое наслаждение, и есть свое горькое счастье в спокойном, осмотрительном, надежном существовании…

Ну уж нет, к чертям собачьим!

Он сел в кровати, на его узком лице была написана решимость. Лумис отказался от слияния с ним? Это только Лумису так кажется! Мало же он знает о железной воле Кромптона, его упорстве и непоколебимом мужестве. Лумис ребячливо упрям только в хорошем настроении, ему хватает настойчивости лишь тогда, когда все складывается в его пользу. Однако он подвержен быстрой смене настроений – а это верный признак психически неустойчивой, депрессивно-маниакальной, сладострастной натуры.

– Я не успею даже пальцем пошевелить, как он сам приползет ко мне на четвереньках и будет умолять о воссоединении, – решил Кромптон.

Придется немного потерпеть – но как раз терпения Кромптону не занимать. Выдержка, хладнокровие, решительность, немного жестокости – и легкомысленный компонент будет у него в руках.

Обретя утраченное было самообладание, Кромптон перешел к текущим проблемам. Во-первых, в отеле «Грандспрюиндж» оставаться было нельзя: слишком дорого. А деньги следовало поберечь – мало ли какие осложнения еще возникнут.

Он упаковал вещи, заплатил по счету и окликнул такси.

– Мне нужна недорогая комната, – сказал он шоферу.

– Si, hombre, porque no? [18] – ответил водитель, направляясь к мосту Вздохов, который соединял роскошные кварталы центра Ситесфа с трущобами Восточного Ситесфа.

Глава 8

Такси доставило Кромптона в самые дебри Пигфэта – района, пользующегося дурной славой в Ситесфе. Улицы здесь были узкие, мощенные булыжником, и бежали они… скорее, спотыкались о множество крутых поворотов и тупичков. Постоянный серо-желтый туман нависал над районом, и все сточные канавы были заполнены жидкими вонючими помоями. Кромптон уезжал из «Грандспрюинджа» в полдень, но здесь всегда царили сумерки, постепенно переходящие в ночь.

Такси подкатило к покосившемуся домику. Над его дверями можно было прочесть: «Комнаты, Chambre, Zimmer, Ulmuch'thun». По всей видимости, это был пансионат самого низкого пошиба для инопланетян. Внутри, за треногим карточным столиком, служившим регистрационной стойкой, сидела горбатая старая карга с вороном на плече.

– Комната нужна? – спросила она. – Вам повезло, милорд, только что освободилось помещение, сегодня утром из двенадцатого вынесли бедняжку мистера Крэнка – может, и зарыли уже, – он ведь начал разлагаться, бедный ягненочек.

– От чего он умер? – спросил Кромптон.

– Третичная зависть, так сказал студент-медик. Держите ключ. Ваша комната на верхнем этаже, под самой крышей, с прекрасным видом на рыбоконсервный завод.

Кромптон разобрал свои вещички и отправился осмотреть свой новый район.

На фоне чудесного центра Ситесфа Пигфэт выглядел какой-то странной непристойностью. Темный, опасный, пронизанный сыростью и зловонием – но именно таким и задумали его эйяне несколько лет назад, когда решили импортировать трущобные преступления, чтобы проверить, нет ли в них чего-нибудь веселенького или значительного. Запрограммированность этого убожества не делала его в глазах Кромптона менее мерзким.

Он шагал по бесчисленным гнусным улочкам, мимо переполненных гниющими отбросами помоек и тлеющих тюфяков. Желтоглазые коты наблюдали за ним в дикой задумчивости. Мокрый желто-зеленый туман липнул к ногам, пронзительный ветер дергал за фалды пальто. Из забитых досками окон доносились детский плач, стоны совокупляющихся пар и собачий лай.

В ближайшем кабаке пьяный разгул был в самом разгаре. Кромптон поспешил прочь, но дверь «Летучей мыши» внезапно распахнулась, и какой-то человек фамильярно схватил его за рукав.

– Куда ты так торопишься, Профессор? – дружелюбно спросил незнакомец.

Кромптон одарил его взглядом, способным разбить на мелкие кусочки вонючий кочан капусты.

– Сэр, не припомню, чтобы мы были знакомы.

– Не знакомы! – воскликнул человечек. – Ты хочешь сказать, что не помнишь старину Гарри Клейменого, с которым вместе отсидел шесть месяцев в тюряге на Луне за жульничество при отягчающих обстоятельствах?

Кромптон посмотрел на кругленького, лысеющего человечка с влажными глазами спаниеля и толстым приплюснутым носом.