Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками
– Гуге… пчхи! Гугеноты, – пояснила она, морщась и чихая. – Еретики-протестанты. Так сказал кучер.
– Их вешают? До сих пор?
Мне казалось, что преследования на почве религии остались далеко в прошлом.
– Ну конечно, не только за то, что они протестанты.
Она осторожно коснулась носа вышитым платком, внимательно оглядела его и, снова поднеся к носу, с удовольствием высморкалась. Спрятала платок в карман и со вздохом откинулась на спинку сиденья.
– Наконец-то я пришла в себя. Какой все-таки ужас! Если их нужно было повесить, ради бога, пожалуйста! Но зачем это делать в таком месте, где могут оказаться дамы? Ты заметила, какая от них вонь? Фу! Это владения графа Медарда. Я непременно напишу ему гневное письмо по поводу всего этого, вот увидишь!
– Но за что все-таки повесили этих людей? – спросила я, резко оборвав щебетание Луизы, так как знала, что только таким образом можно остановить поток ее красноречия.
– Скорее всего, за колдовство. Ты видела, что там была женщина. Если в том или ином деле замешана женщина – значит, оно так или иначе обязательно связано с колдовством. Если замешаны только мужчины, речь может идти о еретических проповедях и призывах к мятежу, но женщины ведь не читают проповедей. А ты обратила внимание на ее уродливую старую одежду такого темного цвета? Ужасно! До чего же надо дойти, чтобы носить такую темную одежду все время? И какая нормальная религия может заставить своих приверженцев носить подобную одежду? Сразу видно, это дьявольский промысел, не иначе. Дело в том, что они боятся женщин, и поэтому…
Я закрыла глаза и прислонилась к спинке сиденья, ища утешения в том, что до поместья Луизы осталось недалеко.
Кроме обезьянки, с которой Луиза не расставалась, в ее загородном доме было еще немало вещей, свидетельствовавших о сомнительном вкусе хозяйки. На убранстве парижского жилища Луизы, несомненно, сказались вкусы ее отца и мужа: комнаты были обставлены богато и каждая выдержана в своем, изысканном стиле. Но Жюль редко наведывался в загородный дом, будучи слишком занят в столице, так что здесь вкус Луизы проявился во всем своем великолепии.
– Это мое новое приобретение. Разве он не прекрасен? – ворковала она, любовно поглаживая рукой резное темное дерево игрушечного домика, висевшего на стене и выглядевшего совершенно нелепо рядом с золоченой бронзовой фигуркой Эвридики, служившей подсвечником.
– Это похоже на кукушкин дом, – бесцеремонно заявила я.
– Ты уже видела такой? Не думаю, что в Париже найдется второй такой же дом.
Луиза слегка надула губы при мысли о том, что она не является единственной обладательницей уникальной игрушки, но сразу спохватилась и стала переводить стрелки стоящих тут же часов. Она отступила назад, горделиво разглядывая маленькую деревянную птичку, высунувшую голову из часов и прокричавшую несколько раз «ку-ку!».
– Ну а это разве не прелесть? – вопросила Луиза, коснувшись головы птицы, прежде чем та спряталась. – Мне удалось заполучить их через Берту, мою экономку. Ее брат привозит такие вещички из Швейцарии. Что бы ты ни говорила о швейцарцах, но они прекрасные резчики по дереву, разве нет?
Мне хотелось ответить «нет», но вместо этого я пробормотала что-то совершенно обратное.
Куриные мозги Луизы неожиданно заработали в другом направлении, возможно, при упоминании о швейцарских слугах.
– Знаешь, Клэр, – проникновенным тоном сказала она, – тебе придется ходить в церковь каждое утро.
– Почему?
Луиза кивнула в сторону двери, где в это время проходила одна из служанок с подносом в руках.
– Мне это безразлично, но слуги… Они здесь, в сельской местности, ужасно суеверны. А один из лакеев нашего парижского дома настолько глуп, что сказал повару, будто ты – Белая Дама. Я объяснила им, что все это глупость, конечно, и пригрозила, что уволю любого, кто будет распространять подобные сплетни, однако при всем при том было бы неплохо, если бы ты ходила в церковь. Или хотя бы громко молилась, и как можно чаще, чтобы они могли слышать.
Помимо того, что я была неверующей, мне казалось, что и церковь-то находится довольно далеко, но с некоторой долей юмора я согласилась сделать все, что смогу, чтобы рассеять страхи слуг. Итак, весь следующий час мы провели с Луизой, громко читая псалмы по очереди и молитвы в один голос. Не представляю, какое воздействие это оказало на слуг, но я совершенно обессилела и отправилась в свою комнату вздремнуть, где и проспала без всяких снов до следующего утра.
У меня часто возникали трудности со сном, возможно потому, что бодрствование мало чем отличалось от тяжелого забытья. Я лежала, уставившись в белый потолок, расписанный цветами и фруктами. В темноте он казался нависшим над головой серым пологом, олицетворявшим депрессию, которая затуманивала мое сознание днем. Но если все-таки мне удавалось ночью сомкнуть веки, перед мысленным взором возникали видения, причем яркие, не приглушенные мнимым серым пологом. Так что можно считать, что изредка я спала.
* * *Ни от самого Джейми, ни от кого-либо другого не приходило никаких известий о нем. Не знаю, что не позволило ему навестить меня в «Обители ангелов» – чувство вины или обида? Но он не появился ни там, ни в Фонтенбло. А сейчас он, возможно, находится в Орвиэто.
Иногда я ловила себя на мысли о том, увидимся ли мы снова и когда и что сможем сказать друг другу. Но большей частью я старалась не думать об этом. Дни шли за днями, и я предпочитала не думать о будущем, не вспоминать прошлое, а жить только настоящим.
Фергюс в отсутствие своего кумира совсем пал духом. Когда бы я ни выглянула в окно, я видела его сидящим под кустом боярышника, с отсутствующим взглядом, устремленным на дорогу, ведущую в Париж. Я заставила себя выйти к нему. Спустилась с лестницы и прошла по садовой дорожке.
– Тебе что, нечего делать, Фергюс? – спросила я. – Не может быть, чтобы никому из конюхов не требовался помощник.
– Да, миледи, – неуверенно отвечал он, яростно почесывая ягодицы.
Я заподозрила неладное.
– Фергюс, – продолжала я, удерживая его за руку, – у тебя что, вши?
Он вырвал руку, словно обжегшись.
– О нет, миледи.
Я наклонилась, чтобы поднять его, и одновременно запустила палец за воротник, обнажив темную грязную шею.
– Немедленно в ванну! – строго приказала я.
– Нет! – Он рванулся в сторону, но я удержала его за плечо.
Меня удивила его горячность. Он всегда ненавидел ванну, но все-таки регулярно залезал в нее, а сейчас я просто не узнавала его. Обычно послушный ребенок отчаянно вырывался у меня из рук, отказываясь повиноваться. Когда ему наконец удалось вырваться, раздался треск рвущейся материи, и он бросился бежать, не разбирая дороги и сокрушая кусты на своем пути, словно кролик, преследуемый лаской. Послышался шорох веток и грохот осыпающихся камней. Фергюс перемахнул через стену и был таков.
Я пробиралась через лабиринт ветхих построек, расположенных на задворках дома Луизы, содрогаясь при виде грязи и ощущая не совсем приятные запахи. Вдруг я заметила впереди какую-то кучу мусора. С нее взлетела туча мух, оглашая воздух отвратительным жужжанием. Я находилась достаточно близко к этой, видимо, навозной куче и поняла, что мух спугнул кто-то другой, успевший нырнуть в темный проем двери, ведущей в такой же темный сарай.
– Ага! – громко крикнула я. – Вот ты где! Выходи, бездельник! Немедленно!
Однако никто не появлялся на мой зов, но в сарае явно происходило какое-то движение, и мне показалось, что я заметила мелькнувшую там тень. Зажав нос, я перешагнула через зловонную кучу и вошла в сарай.
Мы оба стояли, разинув рот от удивления, не двигаясь. Я с замиранием сердца взирала на человека, похожего на дикаря с острова Борнео, а он – на меня. Солнечный свет, проникающий сквозь щели между досками, позволил нам получше разглядеть друг друга. Когда мои глаза немного привыкли к темноте, я увидела, что он не такой страшный, каким показался мне поначалу, хотя и симпатичным его трудно было назвать. Борода была такой же грязной и спутанной, как и волосы, достающие до плеч и спадающие на рубашку, грязную и рваную, как у нищего. В довершение ко всему он был бос. Я не испугалась, потому что воочию убедилась, что он сам страшно напуган. Он так плотно приник к стене, словно хотел вжаться в нее.
– Не бойтесь, – спокойно сказала я. – Я не сделаю вам ничего плохого.
Но вместо того чтобы успокоиться, он резко повернулся вправо, вытащил из-за пазухи деревянный крест, висящий на кожаном шнурке, направил его прямо на меня и начал читать молитву дрожащим от волнения голосом.
Я с трудом перевела дыхание.
– О боже!
Глаза у него стали безумными, он продолжал держать крест, но по крайней мере перестал молиться.
– Аминь, – сказала я, подняла обе руки и помахала ими у него перед лицом. – Видите, ничего со мной не произошло. И пальцы мои не скривились и не склеились. Значит, я не ведьма, верно?
