Эрика Свайлер - Книга домыслов

Шкатулка оказалась меньше, чем я ее себе представлял. Я смог удержать ее одной рукой. Округлые края не врезались мне в ладонь. Темно-красное дерево проглядывало сквозь местами облезшую краску. На крышке можно было разглядеть выцветшее изображение усатого мужчины и птицы с хвостом, состоящим из языков пламени. Ой, а я тебя помню! Я приподнял крышку. Меня словно бы ударило током. Нечто подобное, должно быть, ощущает Дойл, когда прикасается к лампочке. Прежде оранжевые рубашки карт утратили яркость и теперь показались мне желтыми. Карты истерлись от многочисленных прикосновений членов моей семьи. Я захлопнул крышку.

Моя правая нога ступила на песок пляжа. Мечехвост переполз через ступню. Из-за этих ползающих повсюду существ мне с трудом удавалось продвигаться вперед.

Саймон.

Мечехвосты оттащили подальше от берега буйки, которые к тому же под их весом затонули. Даже якорных буйков нигде видно не было. Мне придется часами бродить под водой, чтобы их отыскать. Я сунул шкатулку под мышку. Мне понадобится что-нибудь тяжелое. Галька или песок вполне сгодятся. Галька и отшлифованные океаном куски кирпичей остались лежать на линии отступившего прибоя. Словно понимая, чего я от них хочу, мечехвосты начали расползаться в стороны с моего пути. Я положил в шкатулку столько камешков, сколько смогло в нее поместиться, но этого было мало. Я должен похоронить карты навсегда, чтобы они никогда не вернулись в нашу жизнь. Надо, чтобы воды пролива серьезно ими занялись.

Вода холодная, почти ледяная. Такой она бывает в апреле, но никак не в июле. Однако даже в воде шкатулка оставалась горячей, словно пламя. Царапающие ножки и скользкие панцири замедляли мое передвижение до черепашьего. Мечехвосты кружились на одном месте, поднимая со дна песок, извивались и били меня хвостами по ступням. Каждый раз, когда я переставлял ногу, они принимались, толкаясь, гнать меня из воды. Колючие ножки тварей цеплялись за штанины моих брюк, и мечехвосты начали взбираться по мне, повисая, словно младенцы на своих родителях, цепляясь так сильно, словно в любую секунду я могу броситься от них наутек. Я сдернул с себя одного, но его место тотчас же занял другой.

Когда я добрался до якорей, то передвигался уже крайне медленно. С каждым шагом твари взбирались все выше, своим весом сгибая меня. Когда вода дошла мне до груди, мечехвосты уже добрались до моей рубашки. Я крепко прижал шкатулку к боку. Пора. Выдох. Живот втянут. Диафрагма вверх, натянута, словно кожа на барабане. Пуп едва не касается позвонка. Один. Два. Три. Затем глубокий вдох. Ребра грудной клетки максимально расходятся в стороны. Самое трудное – вдохнув, не выпускать воздух. Надо вдохнуть так, как человек, умирающий от жажды, глотает воду. Мечехвост, не удержавшись, упал с моей рубашки на песчаное дно, а я оказался над ним.

Саймон.

Голос моей матери, как всегда, звучал в волнах. Он всегда жил и будет жить в них. Каждый последующий шаг давался мне с трудом. Свет, пробивающийся сквозь водную толщу, померк, перекрываемый водорослями и все увеличивающимся числом мечехвостов. Если я посмотрю вверх, то увижу, как слабый свет преломляется в соленой воде как бы спиралями. Я должен зайти глубже. Я не могу рисковать. Вдруг их выбросит на берег? Острый хвост ударил меня по руке, которой я прижимал к боку шкатулку. Я минул наполовину похороненный под песком и камнями велосипед. Теперь он оброс ракушками, по нему ползали мечехвосты – короче говоря, он стал частью пролива. Живот скрутило. Я выпустил немного воздуха, но упорно продолжал идти дальше.

Колючая ножка коснулась моей шеи, а затем вцепилась в волосы. Через меня словно электрический разряд пропустили. Стоять. Сбрось его. Я резко пригнулся, но сразу же столкнулся с другими тварями. Несколько ножек вцепились в мою одежду. Я начал извиваться, стараясь сбросить с себя мечехвостов.

Саймон.

Тихо! Я должен освободиться от них. Вновь цепляния и уколы колючих ножек. Тяжесть одежды. Выпущенный зря воздух. Я стал срывать с себя мечехвостов, но шкатулка при этом выпала и нарочито медленно опустилась на дно. При падении крышка открылась, и карты, вращаясь, расплывались во все стороны. Мечехвосты набросились на шкатулку. Жар-птица утоплена. В Ивана Царевича вцепились ножки твари. Я выдохнул еще немного воздуха и потянулся было за шкатулкой, но не смог поднять руку: мечехвосты повисли на рукаве. Они набрасывались на меня сверху, громоздились на плечах. Проплыла Башня. Затем ее отогнал от меня мечехвост. Я лягнул его и принялся стаскивать с себя этих тварей. Нога с поврежденной лодыжкой оступилась. Я упал на дно. Мечехвосты накинулись на меня со всех сторон. Господи! Тысячи ног. Сотни хвостов. Они ползли по моему животу, по моей груди, по спине. Я посмотрел вверх. Слабый лучик света пробивался сквозь кишащие в воде микроскопические водоросли.

Саймон.

Ее голос приятен. Она зовет меня домой… Я слышал, как она называет меня хорошим мальчиком. Пальцы вновь ощущали яичную скорлупу, как в то последнее лето.

Ноги меня не слушались, грудь опадала: под тяжестью воды я снова выпустил из легких воздух. На берегу, пожалуй, меня уже ищут. Мои пальцы прикоснулись к чему-то гладкому. Карта. Маленькая простенькая вещица. Вода и соль уже разъели краску, и было непонятно, что это за карта. Хорошо. Сожжение произошло слишком быстро. Медленно действующее проклятие требует такого же медленного от него освобождения. Оранжевая краска смешается с водами пролива. Жир, оставленный человеческими пальцами, вымоется. Картон разбухнет, размокнет, лежа на песке, и исчезнет. Карты так же смертны, как и мы.

Осьминоги – на счастье. Просто замечательно. Они отправятся на трейлере в Огайо. Энола высунет руку из окна, ловя кистью ветер. Ее семья будет большой и счастливой. Я ее спас.

Женщина с глазами моей сестры. Длинные, черные, словно чернила, волосы… Как у мамы, но нет… Немой мужчина рядом с ней, русалки, ныряющие королевы, прорицательницы, гадалки, помощницы фокусника… Море черноволосых женщин со странными взглядами и широкой грудью, способной вобрать в себя много воздуха. Их смех подобен звону бьющихся тарелок. Маленькие ручки девочки и израненные ножки, которые я перевязывал; костлявые коленки на моих плечах, когда я нес ее вниз по крутому обрыву. Эта девочка меня покинула, потому что хотела жить.

И вот посреди черных волос и русалок, гадалок и утопленниц мелькнула длинная рыжая коса. Рядом со мной две веснушчатые руки зарываются в песок пляжа. Спряжения французских слов. Проклятие моей семьи. Сладчайший запах у основания ее шеи. Соблазнительный изгиб руки, тянущейся к верхней полке в библиотеке. Жизнь подле меня. Я не был одинок. Я чувствовал ее и сейчас. Я никогда не был одинок.