Саймон Кларк - Вампиррова победа

Нет, сматывайся.

С тобой случится кое-что похуже смерти. Ты станешь немертвым, как они. Ты будешь Носферату, одним из ублюдочных детей ночи, воющих во тьме в предвкушении очередной дозы крови.

В это мгновение он подумал о Бернис. О ее огромных доверчивых глазах. С воспоминанием по его жилам пронеслась волна тепла.

Ты что, хочешь, чтобы Бернис попала в лапы вампира?

Ты хочешь, чтобы она превратилась в такую же тварь, как та, что заперта в подвале?

Ты хочешь, чтобы кто-то глодал ей соски?

Этого ты хочешь?

Этого?

Ответ известен. Нет, нет, черт побери. Ему нравится эта девушка. И Господи, эмоциональная связь с женщиной, которая была стара еще до рождения их обоих, действительно существует.

Она была его невестой в прошлой жизни.

И в той, прошлой, жизни он подвел ее. Она умерла страшной кровавой смертью.

Вот так-то, Дэвид Леппингтон, подумал он, настало время исправлять ошибки прошлого. Время искупить грехи, совершенные в прошлой реинкарнации.

Скрипнув зубами, он крепче сжал рукоять фонаря, его палец лег на кнопку включения света, готовый нажать ее, стоит только глазам засечь хоть какое-то движение.

Вытащив из кармана ключи, он решительным шагом двинулся к машине.

Ветер подул сильнее: он пронесся под карнизами здания, и тоскливое завывание флейты слилось с ревом реки Леппинг, несущейся за стеной заднего двора.

Перед ним маячил обтекаемый силуэт машины, в темноте на дверце поблескивали серебряные буквы «Городской герб».

Он надавил на кнопку отключения сигнализации, и машина мигнула фарами; щелкнув, открылись двери.

Не дойдя десятка шагов до «вольво», он остановился.

На крыше машины возвышалась какая-то фигура.

Дэвид всматривался во мрак, давая глазам привыкнуть к темноте.

Дыши глубже.

Тут он увидел нечто, что навсегда останется у него в памяти. Адамово яблоко внезапно показалось слишком большим для его шеи, он сглатывал и все никак не мог проглотить ком в горле, который как будто становился все больше, все тверже. А то, чему нет названия, то, что было столь же чудовищным, сколь и бесконечно печальным, все яснее открывалось его взору.

На крыше «вольво» стоял ребенок. Дэвид решил, что ему не более двух лет. Очевидно, это был тот самый ребенок, которого Майк Страуд задрал напоказ. Детская простынка с игрушечными медведями в пятнах крови была собрала на плечах малыша наподобие мантии. На нем были пижамные штаны, а грудь голая.

Дэвид не мог оторвать взгляд от ребенка, впитывая каждую омерзительную подробность.

Несмотря на огромную рваную рану, крови на горле было немного. По форме рана напоминала треугольник, и треугольный же кусок кожи, размерами и формой похожий на кусок, отрезанный от батона-багета, свисал ребенку на грудь.

Сама рана (что неудивительно) была совершенно бескровной и белой как бумага. Виднелась трахея — словно отрезок белой пластмассовой трубки.

Волосы ребенка стояли дыбом — как будто поставленные с помощью геля. В целом создавалось впечатление испуганного призраком мультяшного персонажа — волосы стояли вертикально вверх.

Дэвида передернуло, когда он сообразил, что ребенка вылизали от крови. Каждая кровинка, каждая струйка из разорванного горла были подобраны жадными языками. Чудовища вылизали даже волосы ребенка, как собаки, подчищающие свои миски. И теперь слюна тварей высохла, поставив волосы малыша в подобии мультипликационного ужаса.

Дэвид медленно двинулся вперед.

Ребенок в мантии с игрушечными медведями ухмыльнулся и зашипел. Между губами показался и вновь исчез невероятно длинный и узкий, почти собачий язык. Во мраке сияла пара маленьких глаз.

Глаза смотрели прямо перед собой, не моргая.

И взгляд их походил на взгляд змеи, изготовившейся к броску.

Сжимая фонарь будто пистолет, Дэвид подошел к машине.

Маленькая тварь наблюдала за ним взором холодным и мертвым. Ветер развевал мантию в игрушечных медведях. Дэвид видел, что тени и проступающие ребра превратили грудь малыша в подобие марсианского ландшафта. Сама грудь то вздымалась, то опадала, по мере того как немертвое сердце отчаянно гнало то, что текло по венам.

Тварь зашипела, обнажив зубы, и Дэвид остановился.

— Тебе известно, кто я, — спокойно произнес он, стараясь не встречаться с тварью взглядом. — Тебе известно, что я Леппингтон. Ты не можешь меня коснуться. Я не...

— Неприкосновенный, — склонив на сторону голову, внезапно сказал малыш. Голос оказался задненебным и каким-то темным.

— Неприкосновенный, — с мрачным кивком согласился Дэвид. — Ты знаешь, что меня нельзя трогать.

Младенец выпятил нижнюю губу, словно намеревался разреветься.

— Хочу поцелуй... Ма-а-а-ленький поцелуй. — Теперь его голос звучал нежно и совсем по-детски.

Голова Дэвида дернулась, будто от пощечины.

Вот оно что!

Эти вампиры не отдельные личности. Они всего лишь марионетки, которыми управляет и через которые вещает какой-то неумолимый темный разум.

Это дитя все же мертво. Перед ним лишь видимость жизни. И то, что дергает теперь эту марионетку за ниточки, что бы оно ни было, терзает Дэвида, заставляя тварь говорить детским голоском.

Намеренно отбросив всякие мысли об омерзительной твари на крыше «вольво», Дэвид открыл дверцу машины.

— Папа, папа, дитяти холодно, дитятя есть хочет. Не бросай меня тут, папа. — Напевая тоненьким голоском, малыш протянул ручонки, чтобы его сняли с крыши.

Подавив внезапно накативший родительский инстинкт, Дэвид забрался на водительское сиденье, готовый к тому, что, щелкая зубами в поисках горла, на него в любую секунду может броситься крохотное тельце.

Как можно спокойнее и решительнее он устроился на водительском сиденье и закрыл дверцу. Не позволяй себя запугать.

Они играют с тобой в игры, они тебя морочат, им нужно помешать тебе спокойно и разумно мыслить.

Он повернул ключ в замке зажигания.

С урчанием ожил мотор. Он нажал на пластмассовый переключатель на рулевом колесе, и фары, вспыхнув, осветили кирпичные стены дворовых построек.

Пока все в порядке.

Пока вампиры не набросились со всех сторон и не перевернули машину.

Спокойно, размеренно.

— Папа, не бросай меня здесь. — Голосок донесся сквозь крышу «вольво». — Мне страшно, мне страшно.

Дэвид включил первую передачу.

В этот момент детский смешок перерос в нутряной смех. Кукловод изменил тактику.

За лобовым стеклом возникло перевернутое лицо ребенка. И лицо расплылось в огромной ухмылке. Взгляд твари обжег ему глаза.

Потом она принялась биться лбом о стекло.

Звук был тяжелым и почему-то влажным. Будто кто-то шлепал по стеклу крупной рыбиной.