Лорел Гамильтон - Пляска смерти

— А если ничего с Реквиемом не случится?

— Тогда сила контролируема. Невероятно, неимоверно мощная, но управляемая. Такая, которой будут бояться и жаждать наши враги и союзники, но бояться не слишком сильно и жаждать не любой ценой. Есть разница между оружием, которое можно использовать, и оружием, которое никогда не посмеешь пустить в ход.

— Как ядерные бомбы, — сказала я.

Он кивнул:

— Oui.

Я наморщила лоб:

— Уточни, что значит — «питать ardeur»?

Он то ли хмыкнул, то ли языком прищелкнул.

— Питать, питать, ma petite. Реквием не урод. Питайся на нем полностью, не пробуя осторожно, не сдерживаясь никак. Кормись, и если он это выдержит, то сегодня будет балет, а потом прием.

Я оглянулась назад, на Реквиема. Он пытался сохранить безразличный вид, но это плохо ему удавалось.

— Давай проверим, правильно ли я поняла: ты хочешь, чтобы я совершила акт любви с другим мужчиной и напитала от него ardeur?

— Да, — ответил Жан-Клод.

Будь здесь Ронни, она бы застрелилась — или меня застрелила. Я не собиралась оставлять Реквиема при себе, это намечалось приключение на одну ночь. Но мне не верилось, никогда у меня ни с кем не было секса всего один раз.

— Я не могу заводить еще одного постоянного мужчину, Жан-Клод. Не могу.

— А ты о нем думай как думаешь о Джейсоне. Как он называет, что у вас с ним? Дружеский трах?

Я приподняла бровь, потом повернулась к Реквиему:

— Ты слышал?

— Да.

— Ты понимаешь, что означает этот термин?

— Означает твоего друга, с которым иногда бывает секс, но это не отношения. Хотя я это называю ДПК.

— ДПК?

— Друзья По Койке.

— Так красивее, конечно, — согласилась я. — Ладно, тебя устроит быть моим другом по койке?

— Твое сердце тянется к другим, Анита, я это знаю. Мое ни к кому больше не тянется. Но тут речь не о сердцах, а о плоти и крови. — Он протянул ко мне руку. — Иди ко мне, Анита, прошу тебя. Ради этого шанса быть с тобой я сбросил твои шелковые цепи, не отвергай же меня.

Может, дело в манере разговора Реквиема — сплошь поэзия да высокие чувства. Я девушка современная, к такому не привыкла. Жан-Клод умел красиво говорить, когда хотел, но он у меня возлюбленный всерьез, а вот слышать такое от мужчины, который предполагается разовым приключением, — это как-то было неправильно. Вроде как слова не подходили к ситуации. Насчет шелковых цепей — разве можно такое говорить не всерьез? Друзья по траху такого друг другу не говорят ведь? Конечно, мой опыт в этой области был весьма ограниченным, так что я могла и ошибаться. Много в чем ошибаться.

Я глядела на Реквиема — и не чувствовала ничего. Он был красив, но этого мне никогда не было достаточно. Я была почти счастлива сейчас в своей личной жизни, впервые за долгое время. И не хотелось мне все это ломать, а я уже знала, что каждое новое добавление дает шанс взорвать все к чертям.

Реквием уронил поднятую руку.

— Ты просто меня не хочешь? — спросил он, и голос его звучал куда печальней и потерянней, чем когда он был под моим гипнозом.

Не знаю, что бы я ответила, но меня спасла открывшаяся дверь. В нее вплыл Ашер — будто действительно его ноги под золотым атласным халатом не совсем касались земли. Волосы рассыпались по плечам, и сверкающая ткань была посрамлена их цветом. Глянув на кровать, Ашер широко улыбнулся:

— Отлично, я вовремя, чтобы посмотреть.

Я глянула на него недружелюбно.

Он пожал плечами и улыбнулся, куда как собой довольный.

— Элинор мне сообщила, что здесь происходит. Когда я проснулся рано, то понял, что если проснулся я, то и Менг Дье тоже.

Тут мы остановились все, обернулись к нему. Римус даже шагнул прочь от стены, будто собрался куда-то бежать.

Ашер махнул ему рукой.

— Она все еще в гробу, хотя хочет выйти. Согласилась себя прилично вести.

— Она поклялась меня убить или так изуродовать, что Анита меня не захочет, — сказал Реквием.

Ашер подошел к Жан-Клоду, все еще стоящему возле кровати, обнял его сзади, положил голову ему на плечо, подставив свету щеку со шрамами.

— Да, я присутствовал, когда она высказала эту конкретную угрозу. Она тогда посмотрела на меня и добавила: забыла, что Анита любит шрамы.

Он попытался ничего не выразить лицом, но не сдержался — гнев мелькнул в бледной синеве глаз, сверкнувших ледяными сапфирами на свету.

Жан-Клод прижал к себе руку Ашера, лежащую у него на груди, прильнул щекой к его волосам и спросил:

— И как же ты уговорил Менг Дье быть разумной?

— Она сказала, что ради такой силы, которую она ощутила, когда вы имели Огюстина, она согласна дальше жить девственницей. Всегда можно найти другого любовника, но сила такого рода — редкость.

Я посмотрела на двух переплетенных мужчин, светлого и темного. В этот момент до меня дошло, что никогда раньше я такого не видела — чтобы Ашер, войдя в комнату, просто подошел к Жан-Клоду и вот так к нему прикоснулся. Никогда не видела, чтобы они обнимались, не говоря о чем другом. Прикосновения у них бывали, но никогда столь откровенные.

Они так делают, когда меня нет? Или еще что-то? А мне это интересно? Может быть. Но что именно — что они любовники или что это у меня за спиной? Без меня?

Жан-Клод высвободился из объятий. Ашер еще секунду подержался, потом убрал руки с выражением досады на лице, но не попытался его удержать. Просто дал Жан-Клоду подвинуться ближе к кровати, ко мне.

Я хотела сказать: «Вам не надо скрываться», но не была в этом уверена. Не совсем понимала свои чувства, когда они так друг с другом воркуют. Но мысль, что при мне они стесняются друг друга трогать, тоже мне не нравилась. Вздохнув, я повесила голову. Боже мой, сама себя сконфузила, без чьей-либо помощи.

Кровать шевельнулась. Я подняла глаза и увидела, что Реквием с нее слезает. Он встал осторожно, видно было, насколько он серьезно ранен, но держался он прямо, просто с военной выправкой, как большинство старых вампиров. Они происходили из тех времен, когда хорошую осанку в тебя вбивали — иногда буквально.

— Куда ты? — спросила я.

Он повернулся всем телом, а не одной головой, будто знал, что иначе будет больно.

— Я видел, как ты смотрела на Ашера и Жан-Клода. Я сказал, что ты меня не хочешь, и так оно и есть. У тебя это на лице написано и в отсутствии реакции на меня тоже проявляется. Ирония судьбы, Анита: столько женщин меня хотели за эти века, а я их не хотел. Теперь мой черед гореть, когда никто не унимает пламени.

— Non, — сказал Жан-Клод. — Ты останешься.

Реквием показал здоровой рукой: