Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

— Всё хорошо! Там — Акут! Иди со мной! Он…

Старуха, подняв палочку, сделала в воздухе резкий жест:

— Жди! Или ты хочешь, чтоб сердились боги?

Найя вскочила.

— Ты! Он там умирает! Синика привёл меня к твоему дому. Ты! Никто ведь больше! Боги подождут, иди со мной!

Берита смотрела снизу, как белая женщина в оборванной тайке, с исцарапанными руками, стоит, танцуя от нетерпения, сжимает грязные кулаки. Варево на огне ахнуло и пошло булькать, взрываясь светящимися пузырями. Старуха через подол подхватила миску, понюхала. Кивнула. Протянула её Найе.

— Прими. Твой один глоток. Остальное — твоему мужу.

Найя перевела дыхание. Обошла очаг и протянула руки. Но Берита отрицательно цокнула, показывая, надо просто отпить, не касаясь.

Опустившись на колени, Найя коснулась губами горячего края и глотнула, не чувствуя вкуса. Над краем миски смотрела на Бериту с мольбой.

— Идём.

Проходя мимо полки, Берита прихватила травяную плеть и, сунув миску Найе, уже вышедшей на мостки, закрыла дверь и ловко заплела охранный узел, бормоча под нос.

Найя шла впереди по мосткам, нащупывая подошвами выпуклые деревяшки. Миску несла перед собой, посматривая, чтоб не выплескивалась цветное варево. Берита подобрала руками подол и плотно ставила широкие ступни.

— Он, он ушёл, а пришел с болезнью. Вот тут, — Найя двинула локтем, пытаясь рассказать и показать.

— Неси и молчи.

В распахнутые двери был виден мелькающий свет очага и чёрное тело, привалившееся к камням. Синика, ворча, забегал в хижину и выскакивал обратно.

— Да хранят боги тепло в этом доме, — Берита быстро проговаривала привычное, войдя следом за Найей и, сразу наклонившись над мастером, откинула волосы с виска, чтоб не лезли в рану. Замолчала на полуслове. Проводя толстыми пальцами по склеенным волосам, обернулась к Найе, стоящей сбоку с миской в руках.

— Вот как… Ты, значит…

— Я не знаю, что ты там! Скажи, он умрёт? Умрёт?

Старуха рассматривала её внимательно, ощупывая глазами ноги, короткий подол, открывающий бедро, локти, отставленные в стороны, висящие на грудь светлые волосы. Лицо, сведённое страхом и напряжением…

— Поставь туда, — показала в угол, — и подойди, Вамма-Найя, сбережённая для жизни.

Взяла подошедшую Найю за руку и потянула вниз, ставя её рядом с собой на колени. Провела рукой по плечу мастера, вниз, к локтю. И дальше, к сжатому кулаку. Разогнула сведённые пальцы. Внимательно рассмотрела пустую ладонь.

Найя, глядя то на её руки, то в лицо, порывалась сказать и прикусывала губу, останавливая себя. А Берита, потыкав пальцем в пустую грязную ладонь, потом — в другую, задумалась.

— Что? — не выдержала Найя.

— Сумка где? Его сумка.

— Он — так. Лежал там, а я, мне Синика…

— Ага, вот! — старуха дёрнула за край набедренной повязки. Развязала и потянула из-под мастера. Найя отвела глаза, но тут же стала смотреть снова, боясь пропустить важное. Берита, ощупав верхнюю кромку ткани, выдернула из складки узелок. Тяжело села на пол и, расправив на коленях юбку, стала развязывать лоскут.

Найя снова ударила кулаком по бедру. Смотрела на старуху с ненавистью. Вместо того, чтобы осмотреть страшную рану, где ползают цветные черви, та ковыряет толстыми пальцами тряпку, что-то выискивая. А он лежит и, может быть, умирает.

— Вот они! — на подоле тряпка раскрылась вялым цветком, показывая спрятанные внутри чёрные семечки. Старуха лизнула кончик пальца и бережно тронула одно плоское зернышко. Собрала тряпку в кулак, чтоб не рассыпать, и, нагнувшись, коснулась пальцем чёрного месива раны. Найя смотрела, как палец старухи вошел до первого сустава, потом двинулся глубже и, под стон Акута, погрузился в рану почти целиком. И лекарка застонала, дергая головой и закрывая глаза.

— Да, — пропела хрипло, почти прошипела. Выдернула измазанный чёрной слизью палец, — теперь будете так: твоя боль — его, его боль — твоя…

Тяжело поворачиваясь, встала, держа перед собой грязный палец, как чёрный сучок.

— Вот столько и столько светлых дождей, — растопырила пальцы другой руки, — и столько же ночных дождей он будет, как ребёнок. Ты жена, вымой его и укрой. Согрей. Как сумеешь, — снова быстро оглядела Найю и ухмыльнулась, увидев, как та наморщила лоб последним её словам.

— Это, что принесла, давай пить, по глотку, когда скажет зверь, — она кивнула в сторону неутомимо мелькающего вдоль стены мышелова, — да хранят тебя боги, белая обуза нашего мира. А я пойду.

Повернулась и пошла к двери, неся перед собой руку с торчащим пальцем.

— И всё? Ты лечи его!

Старуха обернулась в дверях.

— Нельзя вылечить от желания болеть. Только ты можешь. Захочешь — быстро. Не захочешь — умрёт.

И, уже выйдя, заглянула снова:

— А зовут меня — Берита. Беро-Беруни-Берита, жена хранителя Еэру.

— Да хранят тебя боги, Берита, — Найя смотрела в чёрный прямоугольник входа. И позвала, вспомнив и испугавшись:

— Берита, а — помыть… Сразу, сейчас?

— Да, — донеслось из темноты, полной шороха воды и чёрных куп мокрых деревьев.

Глава 47

Найя лечит мастера

Ночь топталась в проёме, и шёл там, в ней, непрерывный дождь. Найя стояла, опустив руки, и не могла повернуться, всё смотрела в темноту, слушала. Затылком знала: он лежит там, неподвижной корягой, освещённой прыгающим светом. И никто не поможет. Берита ушла. Синика ходит и ходит, шелестя шкурой по деревянной стене, помуркивает иногда — не зовёт, просто сторожит дом, пока она… Пока ей надо…

Ей надо помыть его. Уложить в постель, укрыть шкурой и согреть. И ждать, когда Синика подскажет время, чтоб поднести к губам миску с вязкой жидкостью, которая сама по себе движется, колыхаясь. Будто в ней что-то живое.

Оторвав взгляд от ночи, посмотрела на миску, стоящую на полу. Так и есть. Мерцает и закручивается радужная влага. Найе стало тошно от того, что всё вокруг — живое, движется, и, кажется, нет спокойных вещей, которые не отзываются на взгляд или прикосновение. Вспомнила о горячем, изнуряющем иногда желании, чтобы рисунки её были — живыми, отклеивались от неё и жили сами. А она, существуя отдельно, чувствовала бы связь с теми, сотворёнными ею вещами, которые ушли и — живут. Тогда казалось — это прекрасно. Но разве могла она думать, что желания могут сбываться — вот так. Совсем буквально, но будто с насмешкой. Нечем рисовать и не на чем. Но всё вокруг оживает, как только соприкасается с её, Найиной, жизнью. И кажется, всё больше вокруг движения. И всё движущееся зависит от неё.