Темные проемы. Тайные дела - Роберт Эйкман
– Боюсь, что нет. – На самом деле я подумывал о том, чтобы попробовать заняться ездой, когда начал понимать, на что будет похожа моя работа в Фонде, но Гэмиш Хайторн настоятельно отговорил меня от этого, сказав, что бросать вызов арендаторам, садясь на их любимого конька, – негоже. С тех пор я задавался вопросом, как сильно повлиял на мнение Хайторна тот факт, что он сам не умел ездить верхом и не выглядел способным на это. Но, без сомнения, это во мне говорило злорадство.
– Тем лучше для вас, – сказала Агнесса. – Поездка верхом с моей сестрой – авантюра только для самых отчаянных.
– Все равно мне жаль, – сказал я, глядя на Оливию и пытаясь встретиться взглядом, потому что, какой бы самодостаточной она ни казалась, мне становилось жаль ее – так же, как и себя.
– Вам шерри? – спросила Оливия, то ли избегая моего взгляда, то ли не подозревая о моих намерениях. – Или джина? Или паскадо? Паскадо – это аперитив, который Агнесса особенно ценит. Это напиток елизаветинской эпохи, приготовленный на основе айвового сока. Или предпочтете виски?
Я подумал, что мне лучше приложить некоторые усилия, чтобы успокоить Агнессу, и вызвался попробовать паскадо.
– Оно по вкусу лишь очень немногим, – заметила вторая сестра.
Вечер оставался напряженным.
Очевидно, сестры плохо уживались друг с другом, и все их общение сводилось то к насмешкам, а то и к унижениям. Изрядная доля нападок, казалось, исходила от Агнессы – но, по-моему, ее активная позиция отчасти объяснялась тем, что Оливия производила такое впечатление, будто много лет назад сказала все, что хотела, и теперь предпочитает хранить гордое молчание. Однако позже тем же вечером мне показалось, будто Оливия несколько раз сама била в цель – но Агнесса каждый раз вела себя так, будто была слишком глупа, чтобы понять нападку. Может, так оно и было, но я в этом сомневался. Сестры, очевидно, годами упражнялись в этой сомнительной дисциплине взаимных претензий; всякое слово и всякий еле заметный жест в их обществе отягощал подтекст за гранью понимания любого постороннего. Я, конечно, время от времени пытался завести «общий разговор», но Агнесса была настроена враждебно, а Оливия, хотя и была совершенно вежлива, казалась донельзя безразличной и утомленной всем этим миром.
По моему изложению можно рассудить, будто я ужасно провел время. Что ж, особого удовольствия я, конечно, не получил. Но к тому времени я на удивление привык к таким «семейным обычаям» в домах, которые посещал. Я обнаружил, что они в принципе – дело распространенное: возможно, по мере того, как наши патрицианские стандарты сливаются с плебейскими, появляется все меньше возможностей для развлечений (зато – все больше ресурсов). Новые условия по-разному воспринимаются разными людьми, но редко идут на пользу гостям, увы.
О том, чтобы переодеться к ужину, казалось, не могло быть и речи. Когда мы вошли в столовую, большой полированный стол при тусклых свечах оказался таким же пыльным, как и тогда, когда я два года назад увидел его в солнечном свете; там стояла и ждала нас высокая серая женщина, и она же, очевидно, следила за тем, как я пальцем выводил на столешнице вензель Фонда. Полагая, что Агнесса внимательно и испытующе за мной следит, я постарался вовсе этого не замечать.
Ужин был хороший, вино превосходное, но разговоров почти не велось. Присутствие служанки – даже серый нейлон, обтекавший ее ноги, казался тем же самым, – казалось, как-то сдерживало сестер даже от пререканий. Я чувствовал, что в этот дом почти ничего не проникало из веяний извне – даже обычные новости, не говоря уже о том, что называется идеями. С таким менталитетом сестрам Брейкспир было бы непросто завести много друзей. Летом сюда ничто не попадало, кроме провианта и предметов быта, а из гостей случались разве что непрошенные временные визитеры вроде меня, по определению отстраненные и чуждые; те, кому дозволен взгляд только через завесу – и кому никогда не понять всего, что здесь имеет значение, даже если вдруг (изредка) они обнаружат способность отличить «Мейсен» от «Нимфенбурга»[86].
И, как я сам убедился, посетители Кламбер-Корта хотя, по словам Хайторна, немного увеличились в числе, были бессильны всколыхнуть пыль. На обеденном столе ее слой был таким толстым, что мои манжеты мигом посерели от первого же соприкосновения с ним. Я наблюдал, как круги, оставленные в пыли тарелками или стаканами, через несколько минут становились незаметными, а к тому времени, когда ужин подошел к концу, почти исчезли – хотя и не совсем, если держать в уме точное место и очень пристально всматриваться. Но все остальное заслуживало восхищения. В очень немногих домах Фонда мне предлагали такое вино (не говоря уже о том, чтобы я пробовал его где-либо еще). Я знал это, хотя вовсе не был знатоком; едва ли я разбирался в вине лучше, чем в музыке.
После ужина мы вернулись в музыкальную комнату, и разгорелась ироничная дискуссия об этике реставраторства и сбережения исторических памятников. Мой вклад был ничтожен. Сестры разошлись во мнениях по поводу лесовосстановления, а позже – и по поводу цветов, высаживаемых окрестными дачниками. Едва ли кого-то интересовало мое мнение; Агнесса наверняка стала бы насмешничать, а Оливия отнеслась бы с жалостью. В конце концов Агнесса сказала, что ей пора заняться счетами, и села у камина делать записи в черной книге, пока стопка счетов и квитанций росла на полу у ее ног.
– Надеюсь, вы не возражаете, что мы ведем себя с вами так, будто вы – член семьи, – бросила она мне перед тем, как приняться за работу.
Оливия предложила мне поискать себе какую-нибудь книгу в их библиотеке. Было хорошо известно, что сестры располагали богатейшим книжным собранием, большая часть которого была создана трудами лорда Сент-Адриана в начале восемнадцатого века и с тех пор почти не подвергалась изменениям. Но я сказал, что читаю книгу, которую взял с собой, и что могу сейчас принести ее из спальни. Эти слова действием я так и не подкрепил, ибо мне всегда трудно читать в компании других, не говоря уже о компании незнакомцев. Так что я занял себя журналами «Кантри Лайф» и «Филдс» – пыльные номера валялись по всей комнате и выглядели так, будто их ни разу не открывали. Похоже, журналы предполагалось сложить штабелями у камина и пустить на растопку в особо холодный сезон.
Оливия села перед камином, вытянув к огню свои длинные ноги.
