Владислав Выставной - Массовка

– Рустам, – произнес в рацию Павел. – Как там наши новые гости?

– Освоились, – сухо ответила рация.

– Как обстановка в округе? Что слышно?

– В округе пока тихо. Но информация тревожная. За нас скоро возьмутся, босс.

– Так чего же тянут?

– Ну… Думаю, никто не хочет брать на себя ответственность. Вы же со всеми… хм… дружите.

Павел рассмеялся. Вот так-то! Под носом у вас творится такое, что и не снилось создателям уголовного кодекса, а вы все решаетесь!

– Босс… Пора бы задействовать резервный план. Еще успеваем…

– Улизнуть?

– Да.

– Нет, Рустам. Подаваться в бега я не собираюсь.

Молчание. Рустам переваривает сказанное. Да, трудно понять того, кто хоть раз чувствовал себя богом.

– Павел Сергеевич… Вы представляете, что начнется, когда решение примут? Вас уже никто не рискнет поддержать.

– Да, я знаю. Рустам, ты можешь покинуть лагерь. Ты долго и честно работал. К тебе нет претензий – с моей стороны, конечно.

– Павел Сергеевич, как вы можете…

– Я серьезно. Когда решишь, что пора – уходи. Оставь кого-то вместо себя.

Снова тишина. И снова голос:

– Знаете, Павел Сергеевич… Слишком многое нас связывает. Поздно мне уходить.

– Я рад, что ты так думаешь…

– Тут это… К вам Настя просится.

Лагерь Правды здорово ломает людей. Особенно, если эта правда – лживая. Как та молитва.

Но эти глаза… Это лицо, волосы, руки…

Вот настоящая правда. И бесполезно что-то говорить, что-то доказывать, кричать и размахивать для убедительности кулаками. Все уже доказано.

Потому нет надобности идти в казенно-тоскливую, душную, полную безнадежности и тоски Комнату правды.

Сидели на жухлой, выжженной солнцем траве. Все же, это лучше, чем там, внутри бетонного склепа. Она рядом – и это отодвигает далеко-далеко всю мерзость, в которую погрузилась измученная душа. Ее взгляд разгоняет мрак, и не хочется думать ни о чем. Лишь чувствовать что-то неуловимо светлое.

Бывает же такое… Трудно поверить.

– Ты хотела видеть меня… – тихо произнес Павел.

Настя кивнула, глядя в сторону леса. Сначала она казалась измученной, напуганной, уставшей. Но теперь это прошло. Спокойствие – вот, что было в ее взгляде. Удивительное спокойствие, которое передалось и Павлу. Оно разливалось по телу, и не хотелось ничего – только вот так сидеть бесконечно, глядя только на нее.

– Я пришла… Я хочу попросить…

– Да, конечно… Проси, о чем хочешь…

– Но вы… Ты, наверное, не выполнишь мою просьбу…

Павел внимательно глянул в эти глаза. В голове удивительная ясность. Покой.

– Если ты хочешь, чтобы я отпустил тебя, – произнес Павел. – То… Ты свободна.

Если бы она знала, чего стоят эти слова! Да к черту все, все сразу! Если и держать здесь кого-то, не выпуская ни под каким предлогом – то только ее! Ее одну!

Но и в потере есть свой смысл. Особый, высокий. И боль от такой потери – слаще любой молитвы, любой жертвы, которые подарят еще несколько дней жизни…

– Вот как? – произнесла Настя странным голосом. – Но я пришла просить не за себя.

– Да? – непонимающе отозвался Павел.

– Я прошу отпустить другого человека. Девушку. Ее очень ждут там, на воле. Один человек готов ради нее на все…

– Ты о ком? – проговорил Павел, чувствуя как голова идет кругом от непонимания.

– Девушку зовут Аня. Анна. А человек, который ее ищет – Артемий. Он был в лагере, но…

– Что?!..

Павел с трудом сообразил, что уже стоит на ногах, сжимая до боли кулаки и дрожа часто, с перебоями.

Почему он?!

Ну, да, этот парень не оправдал его ожиданий. С другой стороны – он же принял на себя фатальный долг Павла. Словно встал в один ряд с теми жертвами, что питают его – как капельница лежащего в коме.

Но с какой стати та единственная, которая – и смысл, и воздух, и все, что у него осталось – с какой стати она думает об этом далеком живом мертвеце, а не о нем, который готов на все ради ее благосклонности, на все, на все?!

Павел медленно опустился на землю. Скрюченные пальцы скребут жухлый дерн, в голове – пустота.

– Что с тобой? – испуганно произнесла Настя.

Ее пальцы коснулись лица Павла. Скользнули ко лбу, тронули щеку. Прохладные, спокойные. Живые.

Это похоже на чудо. Наверное, это и есть чудо: ее рука в твоей ладони.

Это необъяснимо. Иррационально. Безумно.

И в этом заключается ответ.

Ответ на все вопросы, которые в состоянии придумать человек.

Чудо.

Рано или поздно это должно было произойти. Если долго взывать к божеству – оно может и снизойти к молящимся. Говорят, такое случалось.

Тот, кого называют Хозяином, не должен стать исключением. Не надо разочаровывать своих верных слуг.

Наверное, это глупо: не предупреждать охрану о столь рискованном шаге. Но вооруженное прикрытие лишит экскурсию очарования. Ломиться через дверь тоже не стоит. Нет, появиться надо, как настоящее божество – внезапно, ниоткуда. Здорово, что в проекте сразу был предусмотрен этот «технологический» проход. Это в его стиле: всегда предусматривать заранее, иметь что-то про запас, хоть самый завалящий козырь. Старое ковбойское правило: умеешь считать до десяти – остановись на восьми.

…Он чуть оттолкнулся от деревянной стены. И вышел на свет. Медленно обвел взглядом новый для себя пейзаж.

Удивительно. Он словно попал в легендарный сказочный мир, какое-то другое измерение, чужое, недоступное, мрачное. Вроде бы и знаком здесь каждый уголок – камеры почти не оставляют «мертвых зон».

Но изнутри все иначе. Трудно представить себе эту гнетущую атмосферу, затхлость, вонь… Видимость здесь хуже, чем на экранах: наверное, электроника лучше справляется с туманом сигаретного дыма и слабой освещенностью, чем человеческий глаз. Что-то доисторическое есть в этом воздухе: вот-вот вынырнет из тумана зубастая тварь и с визгом вцепится в лицо…

Сначала кажется, что мир этот необитаем, мертв. Да и вправду – как могут жить в этом ужасе люди? С другой стороны, человек – все же, самая живучая тварь на планете. Надо очень постараться, чтобы выжить ее окончательно. Всегда найдется популяция, способная вытеснить даже тараканов, сожрать вокруг себя все живое, убить природу – и разочарованно перебраться на новое место.

Глаза начали привыкать к барачному сумраку. Из тумана проступили очертания двухуровневых нар, медленно плывущие человеческие силуэты. Они казались черными, только при приближении проступали бледные серые полосы лагерных роб. Слышались голоса

Павел тихо двигался по проходу между убогими деревянными конструкциями. Некоторые нары усовершенствованы какими-то занавесками из грязных простыней, деревянными костылями, грубой резьбой на брусьях. В нескольких местах на полу, на мятых жестянках горят маленькие костры, добавляя порцию дыма в гамму отвратительных запахов. Многие нары сдвинуты в сторону, проходы потеряли прямоугольную форму, и все вместе создает странное ощущение какого-то сумасшедшего города, жизнь которого идет по законам, покрытым зловещей тайной.