Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Старушка отделывалась короткими репликами, из которых Илья понимал в основном «это важно» и «обрати внимание». Чешским он владел в совершенстве, но пани Весела изрекалась до комичного неразборчиво. Особенно когда злилась, а злиться она начинала, как только у подопечного что-то не получалось с первого раза. Илья решил просто запоминать порядок действий и маршрут, а вопросы задать коллегам порадушнее. Он тащил тележку, подавал корреспонденцию и корчил рожицы у куратора за спиной.
С шести и, если повезет, до десяти утра почтальоны делили между собой письма, прерываясь на десятки важных бюрократических процедур. Как только стол пустел, кто-то бежал за новой партией. Подвозили упаковки листовок, газет, журналов, открыток, уведомлений, груды посылок. Подписывали, ставили печати, лепили наклейки. Обычная почта распихивалась по полкам с адресами. Почта заказная и та, чей штрихкод начинался с букв LF, заносились в компьютер. Когда гонец, вернувшийся из сортировочного цеха, сообщал, что на сегодня все, почтальоны спешили опередить коллег и занять место за компьютером. К каждому письму создавалось индивидуальное уведомление, бело-голубая бумажка, а сумма дневных писем учитывалась в распечатке толщиной с номер глянцевого журнала. Если все бланки были заполнены, все фамилии и адреса внесены в тетради, все посылки нестандартных размеров подписаны пани ведоуци и отданы в хранилище, почтальон мог идти на прогулку. От обилия информации у Ильи вскипал мозг.
– …Если не помещается в тележку, – бормотала пани Весела, – отправь часть почты с водителем. Он привезет ее сюда. – Пани Весела без труда находила в связке из тридцати ключей нужный и отпирала уличный почтовый ящик. Опустевшая было тележка заново наполнялась.
Илья дивился, как ловко старушка расправляется с корреспонденцией и как моментально расшифровывает аптекарские каракули на конвертах. Он терся носом о почтовый шкаф, напряженно ища третью фамилию, а она уже расшвыряла два десятка писем и купонов по ящикам и нетерпеливо тянула рябую лапку.
– Дай сюда, я спешу. Дворжакова здесь, а Страшман здесь. А Мясопуст умер. Пошли.
Вернувшись на работу, почтальоны разбирались с остатком корреспонденции. Если адресата не застигли дома, письмо или посылка оформлялись для сдачи в хранилище. Если адресат не имел подписанного ящика, письмо возвращалось отправителю. Заполнялся распечатанный утром список из нескольких сотен наименований, так называемый «уделак», производное от ÚDL – úhrny dodací listek, документ итогов доставки. Илья смотрел, как пани Весела, кряхтя, шлепает печатями, обозначая судьбу того или иного письма: «доставлен», «сохранен», «неизвестен», «дослать». После десяти часов работы он даже не пытался вникнуть в эту замысловатую бухгалтерскую хрень, а просто кивал с умным видом или сортировал почту на завтра. Обязательно что-то путал, а утром коллеги исправляли его ошибки.
Через неделю Илью отравили на трехдневные курсы, и это были короткие каникулы перед каторгой. Курсы проходили в спальном районе, заканчивались до полудня; матерый Печкин с лицом актера Ливанова рассказывал пятерым зеленым почтальонам о «зупках», «элэфах», «додейках», «элзетках» и «однашках», о том, какие невостребованные письма по истечении срока надо бросить адресату в ящик, а какие ни в коем случае, под страхом смерти, не бросать. Он демонстрировал конверты с желтыми, синими, красными полосами и спрашивал, сколько дней они хранятся, десять или пятнадцать, и Илья не дал ни единого правильного ответа.
Ливанов сказал: главные вещи в арсенале почтальона – слова «здравствуйте», «спасибо» и «всего хорошего». Илья подумал, что пани Весела не очень-то приветлива с людьми. Тычет посылки, стараясь поскорее сбежать, если и желает хорошего дня, то на языке ржавых дверных петель. Она, например, ни разу не представила клиентам Илью, клиенты же, особенно пожилые, живо интересовались незнакомцем, маячившим за спиной пани Веселы. Илья бодро представлялся и говорил о себе и старухе: «Мы – команда!» Клиенты, отвыкшие от улыбающихся почтальонов, заводили беседы, травили анекдоты, спрашивали, за Земана голосовал Илья или за Шварценберга, является ли он коренным пражанином, и восхищались, услышав, что Илья вообще не чех. Его произношение было близко к идеалу, мама с отчимом дивились, насколько легко дался ему язык.
Узнав, что перед ним украинец, говорливый пенсионер в инвалидном кресле рассказал, как тушил пожар на Чернобыльской АЭС. Илья был благодарным слушателем, а пани Весела раздраженно переминалась с ноги на ногу и сверлила взглядом пол.
– Ребята, – подвел итог Ливанов. – Главное, выдержите первые три месяца. Они будут тяжелыми, но потом станет легче. Вы полюбите свою работу. Я вам обещаю.
«Зеленые» вяло зааплодировали. Ливанов пожимал им руки и спрашивал, где они работают. Когда Илья назвал свой почтамт, Ливанов вскинул брови и сказал: «О».
– Что-то не так? – спросил Илья.
– Нет-нет, – опомнился Ливанов. – Замечательный район, много работы. Вы уж там постарайтесь, развеселите коллег. Больно они у вас серьезные.
Илья обещал стараться.
7
С непривычки гудели икры и ныла поясница. Треклятая тележка норовила зацепиться за бордюр, за цементные кадки. Колесики загребали палую листву и уныло попискивали. Для октября погода была непривычно теплой, к полудню Илья взопрел под курткой. Сжал зубы и волок ношу в гору. С похожей тележкой его бабушка ходила на рынок, называла эту штуку, атрибут челноков и дачников, «кравчучкой», в честь первого украинского президента, а чехи говорили: vozík. К L-образной раме крепилась синяя сумка с эмблемой почты. По правилам, ее содержимое не должно было превышать тридцати килограмм для мужчин – плевое дело, но прошлые отношения сказались на здоровье Ильи не лучшим способом.
«Пани Весела справляется, а тебе двадцать три!»
«Кравчучка» скрипела, кособочилась, тянула назад. В проекторное бюро, откуда его выперли с позором, в профуканный вуз. Он планировал пойти по маминым стопам, учился в высшей школе искусства на кафедре архитектуры, но на третьем курсе встретил любовь, и любовь скорректировала планы.
Илья стиснул металлическую ручку, стиснул челюсти и двинулся к бежевой высотке, обитатели которой ждали вестей, и он им эти вести исправно доставлял.
Нетуристическая Прага была тиха и пуста. Между домами только трава, никаких детских площадок и песочниц, тем паче – поделок из пластиковых бутылок и шин, голубятен, импровизированных тренажерных залов под открытым небом, доминошных столиков; не было даже лавочек – скрепы советских и постсоветских дворов. В последний раз Илья летал в Киев на похороны бабушки, в позапрошлом году. Чуть раньше скончался отчим. А учитывая проблемы Ильи, сложно сказать, как мамино сердце вынесло столько свалившихся несчастий.
Квартиру в Дарнице Саюновы продали. Мама моталась по Чехии, проектируя парки. Илья катил «кравчучку», полную стыда.
Сегодняшний округ состоял из
