Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

– Увидимся, – через силу выдавил Алекс.

Парикмахерский салон, где принимали волосы, находился неподалеку. Алекс добежал до него, не успев даже промокнуть. Накрашенная тётка в голубом халате восхищённо прицокнула языком, взвесив платиновую змею на руке. Сняла жёлтое махровое колечко с кончика и бережно уложила косу на весы. Потом она ещё измеряла её матерчатым метром, что-то писала в журнале, а потом наконец выдала измаявшемуся Алексу деньги. Десять семьсот с мелочью!

– Заходите ещё.

– Непременно, – пообещал он.

Конечно, найденный легендарным Карабасом способ торможения н-метаморфоза был суррогатным – всего лишь поставленный с ног на голову катализ. Конечно, он действовал недолго и требовал ежедневной информационной подпитки. Ну и пусть – зато он действовал. Действовал!

А Алекс был теперь богат и мог позволить себе многое.

И толстенный дорогущий том со всеми «Гиперионами». И полного Толкина. И последнего Кинга. И… и… и… Но Вика была права, нельзя бесконечно барахтаться в лягушатнике. Взрослые мутанты закидываются взрослой мэйнстримной дурью. Германом.

Он купил сборник Гессе. А ещё Миллера, Павича и Набокова.

Выйдя из «Глобуса», сразу же раскрыл «Игру в бисер», впился глазами в латынь эпиграфа.

С непривычки его едва не вытошнило.

Он перескочил через две страницы.

Его начало рвать.

Первая встреча

У водителя было бесцветное будто обмылок лицо да огромный стальной перстень на левом мизинце – и больше ничего, что стоило бы упоминания. Пассажир, крепкий пожилой мужик настолько внегородского вида, что походил скорей не на человека, а на усаженный в автомобильное кресло еловый пень, похлопал его по локтю и потребовал:

– Выключи ты эту шарманку. «Лагеря… лагеря…» Тоже мне, кандальники. Ясно же, что не бывали они ни в каких лагерях. Хрипят, голосом играют, только мне-то слышно: так, прикидываются. А я не выношу, когда врут. С сердца воротит. Так что выключи.

– А вы, что – бывали? – оживился таксист. – В лагерях-то?

– Да вроде того. Только не в воровском, а в лечебно-трудовом. Ты уж, наверно, не помнишь, при Советах имелись. Алкоголиков в них лечили. Ударным трудом. Кто и там и там потёрся, говорили: точно та же зона. Вот один в один. Только в ЛТП перед сном ещё уколы садили. От любви к вину, понимаешь, здорово хорошие.

– И помогли укольчики-то? – Таксист, ухмыльнувшись, принялся нажимать кнопку приёмника. Наконец нашёл нечто подходящее и положил руку обратно на руль.

– Помогли, а как же. После «выписки» года два терпел. Потом по новой… Не, не, парень! – Пассажир покачал тяжёлой головой. – Это тоже не пойдёт. «Бум-бум-бум» да «бам-бам-бам». Десять минут послушаешь, дураком станешь. Думаешь, почему сейчас народ такой дёрганый стал? Из-за этого вот бумканья. Хороших-то песен нету теперь.

– Так ведь совсем скучно будет. До светофора-то вон сколько. Полчаса проторчим тут, не меньше.

– А ты лучше меня послушай. Я врать, как твои радио-шансоны, не буду. Расскажу про свою жизнь.

– Ну, валяйте, – обречённо сказал водитель. – Только повеселее чего-нибудь, чтоб не усыпить, хе-хе. Про баб там…

– Ладно, будет тебе про баб, – пообещал пассажир. – Я ж тут у вас служил. На военном аэродроме, в шестьдесят первом году. То есть сперва-то сержантская «школа» в Приамурье, потом полгода в Капьяре, ну, а после сюда направили. Сержантик я был не простой, КМС по тяжёлой атлетике да вдобавок баянист, поэтому место досталось не пыльное. Аккумуляторщиком при аэродроме. Понятно, что работал я больше в спортзале да в клубе. Ну и по девкам, само собой. Медсестрички, заправщицы и прочие товарищи в юбках. Где-то с годик так прослужил – а тянули тогда на сухопутке трёху – и встретил Лидочку. Приехала к батьке в гости на лето. Студентка мединститута. Восемнадцать лет, фигура – с ума сойдёшь, глазищи как у французской киноактрисы. Батька у неё был лётчик-испытатель, полковник и орденоносец, так что солдат она за людей не считала. Сержантов тоже. Меня это здорово задело. Ну и повёл осаду по всем правилам. Опыта-то у меня к тому времени было – дай бог. И что ты думаешь? Через две недели – готово. Моя. От и до.

– То есть абсолютно? – Таксист вытянул губы трубочкой, будто собирался засвистеть, и подмигнул.

– Ты давай не моргай, а на дорогу смотри. Видишь, передние трогаются. Ага. Сам я к тому времени тоже башку потерял от любви. Совсем. Всё забросил – баян, тренировки… Аккумуляторы тем более. Только с ней. С ней. Каждую минуточку. На шаг отойти не мог. Помню, подниму её так на руках голенькую – она ровно пушинка для штангиста-то – и поцелую. Сперва в пупочек, а потом прямо туда, в журавушку. И слёзы от счастья бегут. Эх… Само собой, батька её живо всё узнал. Поймал меня, говорит: или перестанешь девчонке мозги пудрить, сержант, или пожалеешь. Ноги-руки переломаю, яйца растопчу. А я чего, храбрый. Хрена ли мне, штангисту КМС-у! Хмыкнул, козырнул и ушёл без единого слова. Той же ночью они и нагрянули в аккумуляторную. Сам орденоносец и четверо старшин из комендантского взвода с ним. Здоровенные лбы. Сверхсрочники. Ну, мужики. Полковник Лидочку в охапку и за дверь. А старшины – за меня. Одного-то я изломал… и всё равно повалили. Рот заткнули. Связали. Крепко, аж кожа кое-где полопалась. Трусы стянули, а к ятрам контакты от зарядной станции. Ну, ты в курсе, «крокодильчики». И ток пустили, суки. Сами ушли. Вернулись где-то через час, когда у меня уже всё вкрутую сварилось. То ли от электричества, то ли от нервов. Ногами ещё добавили. Палец выломали один – глянь, до сих пор кочергой. Объяснили несчастным случаем, конечно. Будто я от недосыпа сам на клеммы упал.

– Двадцать раз подряд, – пошутил таксист.

– Так, да. Пару месяцев в госпитале витамины в жопу покололи – и прощайте, товарищ сержант. Комиссовали. К прохождению дальнейшей службы не годен. Инвалид. Приехал я домой – и запил. По-тёмному, жутко. Матушку гонял, во до чего дошёл! Бати уж давно не было, некому мозги-то вправить. Да и чего там вправлять? Хоть у трезвого, хоть у пьяного – одна Лидочка перед глазами. Как поднимаю вот так на руках голенькую и целую прямо в журавушку. И ведь, главное, как живую вижу, а внизу ничего не шелохнётся. Ну, допился как-то раз до того, что гадюки с крысиными головами стали мерещиться, сцапал верёвку и айда в амбар. Матушка меня нашла, когда уж в петле устраивался. Заревел я быком, сопли до колена распустил. Рассказал ей всё. Она: ты, давай, успокойся, дело поправимое. Травки есть такие, что старика взбодрят, не то что парня, а дале дело само пойдёт. Ты красивый, от девок отбоя не будет.

Ну, что, травки они, вроде, помогли. Да только неладно. От них баловень-то ломом, а толку никакого. Неохота, ты понимаешь! Как не мой прибор. Лом и есть. Железяка. И – пустая. Сухостоина. Я, когда это понял, опять в амбар с верёвкой наладился. Только в этот раз даже не дошёл. Матушка с сеструхой, как выяснилось, наблюдение устроили. Опять рёв, опять слёзы. Мои, мои слёзы. Я, ты понимаешь, на слезу почему-то ёмкий. Что тогда, что сейчас. Особенно спьяну. Ладно, говорит мама, раз такое дело, пойду к Монку-старику. Он, если кому помочь решит, от всего вылечивает.