Юрий Козловский - Проект «Пламя»

Лейла скептически осмотрела маленькую квартирку и сказала:

— Может быть, одному Максиму здесь и хватало места, но вдвоем, думаю, вам тесновато…

— Ничего, что-нибудь купим, — ответила Настя. — Нужно только присмотреть.

— А зачем? — спросила Лейла. — Я через неделю уезжаю в Индию, надолго, лет на пять, а то и больше. Зачем пустовать пятикомнатной квартире в центре Москвы? Заселяйтесь и живите! И для картин ваших там места достаточно.

— Уезжаешь? — огорчилась Настя. — Разве ты не можешь найти себе занятия в Москве?

— Что поделаешь? Видно, такая у меня судьба, — улыбнулась Лейла. — Мои дела здесь закончены, пора приступать к основным обязанностям.

Разумеется, гостья поняла, что Настя хочет поговорить с ней наедине, что в условиях однокомнатной квартиры было затруднительно. Поэтому она не стала долго задерживаться, распрощалась с Максимом и попросила Настю проводить ее до метро. Максим вызвался идти с ними, но Настя мягко остановила его:

— Нет уж, ты оставайся, посуду вымой, а нам нужно о своем поговорить, о женском.

Едва они вышли на улицу, Лейла сказала:

— С тобой все ясно, подруга. Сколько недель?

— Четыре, — смущенно ответила Настя. — Мальчик, назвать хочу Антоном.

— И?

Настя лишь отрицательно покачала головой, и Лейла погрустнела. Она даже не смогла удержать мелькнувшую у нее мысль «Бедная девочка!», хорошо понятую Настей.

— А вот тут ты, к счастью, ошибаешься! — В Настином голосе звучало торжество. — Знаешь, о чем мы полночи беседовали с тем стариком, смотрителем кладбища, ну, помнишь, там, в Египте?..

Домой она вернулась за полночь, когда Максим уже устал звонить ей на мобильный и нетерпеливо топтался около подъезда. Ночь прошла без сна. От Лейлы она получила большое количество интересующей ее информации, и теперь ей было о чем подумать. К утру Настя уже знала, с чего ей следует начать. Максим уехал в институт, а она, сказав, что сегодня ей некуда спешить, осталась дома, легла на диван и постаралась полностью сосредоточиться на зарождающейся внутри нее жизни. И — чудо! — через какое-то время ей удалось установить контакт с этим комочком плоти, который, тем не менее, был уже человеком. Она говорила ему ласковые слова и обещала сделать все, чтобы он жил долго-долго.

Знания приходили к Насте малыми порциями, но каждый день. Приходили непонятно откуда, будто вспоминались когда-то известные, но забытые вещи. И она постепенно, понемногу вносила изменения в несформировавшийся организм еще не родившегося сына, иногда не совсем отчетливо представляя себе, что делает. Но сомнений в правильности своих действий у нее не возникло ни разу. Наоборот, Настя все отчетливей понимала, что ее мальчик, ее Антон, родится с тем сроком жизни, который заложит она сама. Проявятся ли у него сверхъестественные способности, волновало ее в последнюю очередь, вернее, не волновало совсем. Не будет — и не надо, можно прожить и без них.

Убедившись, что ей удалось сделать все, чего она хотела, Настя сообщила Максиму о своей беременности и заявила, что тянуть со знакомством с родителями становится уже неприлично. Хотя это было не совсем логично — скорее она сама постоянно откладывала это мероприятие на потом. Реакция Максима была вполне предсказуемой, и больше всего его обрадовало, что у него будет сын.

В Пересвет они поехали в ближайшее воскресенье. Родители приняли зятя приветливо, даже мать, до сих пор переживавшая из-за ее разрыва с Андреем Синицыным, которого она считала лучшей парой для дочери. Отцу, как поняла Настя, Максим тоже понравился, судя по тому, как он хитро подмигнул ей. И она даже пожалела, что не привезла Максима к ним раньше, зря заставив их переживать за нее.

Мама окончательно растаяла, когда Настя шепнула ей про ожидающееся прибавление. А отец, сразу все понявший, задал ей мысленный вопрос:

— Ты хорошо подумала?

— Не беспокойся, папа, все будет нормально, — так же без слов ответила дочь.

Настя, конечно, не преминула показать Максиму свои картины и, пока он рассматривал их, затаив дыхание, следила за выражением его лица. Его мнение было для нее чрезвычайно важно. Максим смотрел долго, а потом бросил на нее какой-то странный взгляд, будто впервые увидел ее, и почему-то поинтересовался хронологией полотен. Настя стала называть время написания каждой картины, а Максим кивал головой, будто ему становилось понятно что-то важное. На молчаливый вопрос Насти он ответил:

— Ну, что я могу сказать… Наверное, мне надо бросать кисти и наниматься маляром на стройку. Сделать то, что делаешь ты, у меня все равно не получится.

Пусть эти слова были шуткой, но они были искренни, и Насте было приятно их слышать. А Максим весь день казался чем-то озабоченным, и в его эмоциях она заметила нотки удивления. Но Настя не придала этому значения, оправдывая такое поведение смущением от встречи с ее родителями.

Ближе к вечеру их стали уговаривать остаться ночевать, но Максиму нужно было утром в институт, и они, попрощавшись, уехали в Москву. Всю дорогу Максим молчал, и Настя поняла, что его занимают какие-то мысли. Но, как бы ни одолевало ее любопытство, она, дав себе с самого начала зарок, даже не пыталась проникнуть в его сознание. Захочет — скажет, а не захочет — у него есть на это полное право. И только дома не выдержала, спросила:

— Максим, ты, кажется, хочешь мне что-то сказать?

Он помолчал, потом глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду, и сказал:

— Я очень люблю тебя, Настя. Тебя и нашего будущего сына, нашего Антошку. Но только сегодня я понял, что совсем тебя не знаю, хотя странности замечал и раньше.

— Что случилось, Максим? — У Насти внутри все похолодело.

— Сначала было твое появление около лавры и чудесное спасение от милиции. Потом — твоя подруга Лейла, молодая женщина, в глазах которой светится мудрость столетий. Твои удивительно молодые родители и ты сама, ведь ты в двадцать семь выглядишь на восемнадцать. Твое общение с отцом без слов. Вы думаете, что это незаметно, но я увидел это по вашим глазам. А главное — твои картины. По ним видно, что написаны они человеком, который твердо уверен: у него впереди вечность. Кто вы такие, Настя? Я хочу это знать.