Юрий Козловский - Проект «Пламя»

— Я сказал: явно не вмешиваются, — поправил его Даниил.

— А тайно?

— А тайное на то и есть тайное, чтобы о нем никто не знал. Но всего не спрячешь, и кое-что всегда выходит наружу. Были странные случаи, когда кто-то, опережая нас, умело и надежно притормаживал некоторые изобретения. Вот только критерии их отбора совершенно непонятны. Если судить по степени опасности, то в первую очередь, как я понимаю, нужно было остановить создателей атомной бомбы. А они вместо этого вмешиваются в ход исследований солнечного излучения. Цепь непонятных аварий и поломок на космических станциях и исследовательских спутниках, у нас и у американцев. Есть и другие примеры. Но понять их логику очень трудно, какая-то она нечеловеческая.

— Если не человеческая, то чья? — Сергею показалось, что он понял ход мыслей Даниила. — Есть предположения?

— Ты за слова-то не цепляйся! — строго ответил старец. — И не спеши с выводами. Легче всего на происки свалить… Если простому человеку о нашем существовании рассказать, он тоже будет уверен — вот они, создания сатаны! Нет, Сережа, скороспелые выводы тут не годятся! Но определяться придется, и тебе предстоит большой труд…

— Почему мне? — перебил его Сергей. Похоже, интуиция не подвела его, неужели начнутся новые неприятности? — Нет уж, увольте, хватит с меня!

— Ты так ничего и не понял, — устало ответил старец. — Боюсь, что ни от тебя, ни от меня ничего уже не зависит. Кажется, они для чего-то выбрали тебя, и последнее слово будет за ними.

— Но почему? — простонал Жуковский.

— Ты правда не понимаешь?

— Нет!

— Да потому, что слишком много дано тебе Господом! — Старец не выдержал и повысил голос. — Ты даже не подозреваешь, как много! Им тоже известно об этом. Не знаю, обрадовало это их или испугало, но подозреваю, что встречи с ними тебе не избежать, и ты должен быть готов к ней. Вот в этом я тебе помогу.

Они беседовали всю ночь, прервавшись только на ужин под открытым небом. Монахи поставили на стол вареную картошку с постным маслом и большую миску соленых рыжиков, вкуснее которых Сергей, казалось, ничего не пробовал и поэтому опустошил ее до дна. Старец едва прикоснулся к еде, потягивая налитый в большую керамическую кружку напиток из лесных ягод. После ужина, убрав посуду, монахи отправились спать, а они продолжили разговор.

В обратную дорогу Жуковский выехал с первыми лучами солнца. Теперь он не включал музыку, чтобы она не мешала ему думать. Из головы не выходили последние слова старца:

«Главное, чтобы ты не впал в заблуждение, в которое впадают многие из наших братьев, особенно в молодости. Осознав открывшиеся перед ними возможности, они начинают ставить себя выше других людей. Считают, что их способности приближают их к Господу. И ошибаются, потому что для Господа мы все остаемся „малыми сими“ и различаемся лишь по силе веры. Вот и тебе помочь может только вера».

Теперь Сергей вспоминал, когда он впервые задумался о существовании Бога. В детстве его поколение старательно приучали к мысли: если какая-то истина изложена в книге или газете типографским способом или произнесена по радио или телевизору, то это и есть истина в последней инстанции. Бога нет, потому что космонавты его не видели. На этом вопрос закрыт.

Глаза стали открываться, когда появился доступ к книгам, про которые он раньше и не слышал. Это было время, когда люди простые и потому не такие пугливые, как приближенные к власти, просто пошли в церковь, не слишком даже задумываясь о переломе в своем мировоззрении. Другие все еще опасались оргвыводов, но, по привычке опасливо оглядываясь, говорили таинственно и многозначительно: «А все-таки что-то есть!» — показывая при этом пальцем вверх. Третьи, обычно хорошо образованные, считали религию примитивной поповской кормушкой, чем-то недостойным их высокого ума, и произносили высокопарные речи о мировом разуме, демиурге, абсолюте и других заумных вещах. Именно они, не отрицая существования Христа, доказывали, что Он был хоть и выдающимся, но человеком, а вовсе не сыном Божьим, и уж тем более не было никакого Воскресения.

Позже стали появляться книги и фильмы с подобной трактовкой Иисуса, такие, как «Код да Винчи» Дэна Брауна, усиленно продвигаемые по всему миру при помощи трескучей и назойливой рекламы. Мало того, их незаслуженно причисляли к высокоинтеллектуальной литературе. Но к этому времени Жуковский уже знал Библию и хорошо помнил заключительные строки Евангелия от Матфея.

Конечно, он не преувеличивал собственного благочестия — не соблюдал постов, нечасто бывал в церкви и, откровенно говоря, не понимал, за что Господь отметил его такими способностями. В том, что это был именно Господь, Жуковский старался не сомневаться.

Домой он добрался ближе к обеду. Известие, что Настя осталась ночевать у кого-то в Москве, неприятно резануло по сердцу. Хоть дочь давно стала взрослой и самостоятельной, но…

23

В сентябре Максим помог Насте снять помещение и она открыла дизайнерскую студию, а еще через неделю, выдержав нелегкий разговор с родителями, переехала к Максиму. В конце концов родители успокоились, а дела в студии пошли настолько хорошо, что она даже перестала давать рекламу — довольные клиенты расхваливали молодую художницу своим знакомым, и вскоре на ее услуги установилась очередь. Настя стала очень неплохо зарабатывать.

После продажи магаданской квартиры и студии у нее оказалось достаточно денег для покупки приличной квартиры в Москве, но Настя не торопилась. Она знала, что жилье придется подбирать уже не для двоих, почувствовав это в конце сентября. Ей не нужны были ни тесты, ни врачи, она просто знала, что это будет мальчик, крепкий и здоровый. Обычный ребенок, без врожденных сверхъестественных способностей. Но Настя совершенно не переживала по этому поводу, потому что безоговорочно поверила старому Бахтияру. Может быть, потому, что его слова лишь подтвердили то, о чем намекала ей Лейла и о чем втайне мечтала она сама.

Максиму она ничего пока не говорила. Не потому, что не знала, как он к этому отнесется, или чего-то опасалась. Вовсе нет, хоть она принципиально не контролировала сознание Максима. Сама мысль об этом казалась ей кощунственной. Единственное, от чего она не могла закрыться, так это от его эмоций, от которых, впрочем, любая женщина чувствовала бы себя на седьмом небе. И Настя не была исключением. Она даже не удержалась и как-то пригласила на ужин Лейлу, желая похвастаться своим счастьем. Ей это удалось, Максим произвел на Лейлу самое благоприятное впечатление. А Максим, увидев Лейлу, сразу заявил, что он просто обязан написать ее портрет, потому что подобной красоты ему больше никогда не увидеть. И весь вечер не сводил с Лейлы восхищенного взгляда. Не понимай Настя, что вызван этот взгляд чисто эстетическим интересом, она бы обязательно приревновала к подруге.