Юрий Козловский - Проект «Пламя»

Вряд ли Настя ожидала увидеть что-нибудь интересное. Слишком уж избитый сюжет выбрал парень для своего этюда. Наверняка на этом месте до него побывали тысячи художников, и создать здесь что-то оригинальное было весьма проблематично. Но она ошиблась. То, что она увидела, заставило профессиональное любопытство смениться хорошей профессиональной завистью. Парень был потрясающе талантлив. Настя даже не подозревала, что может существовать подобное цветоощущение, тем более выраженное в красках на холсте.

Но даже не это поразило девушку. Главным было состояние его души, его эмоции. Она увидела, что парню пришлось пережить очень многое — боль, кровь, страдания, гибель друзей и предательство большого начальства, совершенное во имя то ли непонятных простому солдату высших целей, то ли ради очень больших денег. Но удивительно, что все это не сломило его, не ожесточило даже, только заставило ненавидеть ложь и несправедливость. А талант лишь окреп, мир вокруг него сиял удивительными красками, и парень умел выразить это видение на холсте…

В эти мысли диссонансом ворвалось что-то темное и неприятное. Настя повернула голову и увидела двух сержантов-милиционеров, приближающихся к художнику. Ей не пришлось даже напрягаться, чтобы понять: в голове у каждого из них крутится только одна мысль — срубить бабки. Настя решила пока не вмешиваться, потому что совершенно не понимала, за что можно прицепиться к мирному художнику. Но оказалось, что она плохо знает тех, кто ее бережет. Она напрягла слух и услышала:

— Слышь, мазила, предъяви-ка документы.

Эта фраза принадлежала худому и длинному как жердь сержанту с похожим на клюв длинным носом. Второй, рыжеволосый и веснушчатый здоровяк, стоял рядом, молча поигрывая резиновой дубинкой.

— Я не взял с собой паспорт, — рассеянно ответил художник, не отрывая взгляда от холста.

Настя почувствовала, что после этих слов у обоих сержантов резко повысилось настроение.

— Ну, тогда ты наш! — обрадованно сказал худой. — Собирай манатки и двигай за нами, ты задержан до выяснения личности.

— Да вы что, ребята? — Художник наконец отвлекся от своего холста и поднял глаза на милиционеров. — Разве здесь режимная зона?

— Это ты скоро узнаешь! — Носатый постарался придать своему лицу зловещее выражение, а рыжий многозначительно улыбнулся и тоже вступил в разговор:

— А можно и по-хорошему поладить. Так ведь? Ты уже третий день здесь тусуешься, а мы тебя до сих пор не трогали. Такое отношение ценить надо, а ты без паспорта ходишь. Куда это годится? Ладно, если не хочешь в обезьяннике сидеть, гони пятихатку и отваливай. Зачем тебе лишние неприятности? Мы же русские люди, понимаем…

Только теперь до парня дошло, чего от него хотят. Настя увидела, как его лицо заливает матовая бледность, и почувствовала в его ответе еле сдерживаемый гнев.

— Вы — хотите — чтобы я — заплатил вам деньги? — спросил он с расстановкой. — И вы, твари, еще называете себя русскими людьми?

— Ну, сука, ты сам нарвался! — взревел рыжий и сбил ногой мольберт. Одновременно концом дубинки он нанес художнику удар в солнечное сплетение.

Вернее, хотел нанести, потому что парень успел не только увернуться, но и от всей души врезать рыжему по челюсти, отчего тот растянулся на земле во весь свой немалый рост. Увидев такое, его напарник, к ужасу Насти, потянулся к пистолету…

…Выхватил пистолет из кобуры и выстрелил художнику в ногу. Второй выстрел он зачем-то произвел в воздух. Потом прокричал что-то в рацию, и через несколько минут подъехала милицейская машина, куда и загрузили обоих — раненого художника и так и не пришедшего в себя сержанта…

…Его рука все еще тянулась к пистолету…

…На суде он хромал. Свидетели все как один давали показания в его пользу, но судья, муж которой работал в милиции, назначила парню максимальный срок, предусмотренный за нападение на сотрудников органов правопорядка…

…Пальцы расстегнули клапан кобуры…

…А в зоне, отказавшись выполнять норму выработки за одного из блатных авторитетов, он получил в драке удар заточкой в бок и через несколько дней умер от общего заражения крови…

…Носатый уже тащил пистолет из кобуры, когда Настя стряхнула с себя наваждение и поняла, что пора вмешиваться. Без всякой жалости она влепила сержанту смачную ментальную зуботычину, от которой тот грохнулся на асфальт так же, как только что его напарник.

Художник ошарашенно смотрел на поверженных противников и ничего не понимал. Но когда на него налетела какая-то девушка и, подхватив с земли мольберт, крикнула «Бежим», он на зависть быстро сориентировался, подобрал этюдник, взял ее за руку, и они вместе помчались в сторону вокзала.

В спешке не было никакой нужды, потому что Настя прямо на бегу отвела глаза всем свидетелям происшествия, а чуть позже отправила экипаж патрульной машины в противоположную сторону. Но ей нравилось приключение, нравилось бежать с этим парнем, чувствуя его крепкую руку. Она даже села с ним в электричку, хотя минуту назад вовсе не собиралась в Москву.

— Ты спортсменка? Чем занимаешься? — спросил он в вагоне, чуть отдышавшись после бега. — Я даже не успел ничего заметить, так ты ловко его приложила! И вообще, как ты успела, ты ведь сидела далеко?

Настя промолчала, только улыбнулась загадочно, и он продолжил:

— А ты здорово меня выручила! Сейчас бы я точно в обезьяннике парился, а то и того хуже, могли и срок намотать.

Конечно, Настя не стала говорить парню, какой участи он избежал с ее помощью. Вместо этого она спросила:

— Как тебя зовут-то, страшный преступник?

— Максим.

— А я Настя. Вот и познакомились.

И оба вдруг громко рассмеялись без всякой причины.

Через час, когда электричка подъезжала к Москве, Настя уже многое знала про Максима. Ему недавно исполнилось двадцать семь, и в Москву он приехал четыре года назад из Рославля поступать в институт имени Сурикова. О том, что перед этим ему пришлось повоевать, Максим умолчал, но Настя и так знала об этом. В Суриковский он поступил с первого раза. Недавно Максиму повезло — его картины заметил хозяин известной галереи, не в пример большинству своих коллег не увлекающийся модными веяниями в живописи, а больше тяготеющий к классике, и устроил ему выставку. Несколько работ были проданы за хорошую цену, и он, всегда сторонившийся бездумной богемной жизни, которую вели многие студенты, сразу купил себе однокомнатную квартиру.

Настя тоже рассказала о себе то, что можно было рассказать, не опасаясь за психику собеседника. Когда Максим услышал, что они ровесники, он рассмеялся: