Родриго Кортес - Часовщик

Гаспар удовлетворенно рассмеялся и подал знак носильщикам, чтобы его усадили на стул. Но когда отец Клод обрисовал главную проблему, он призадумался. Тридентский собор 34 уже лет тридцать не мог сделать простейшую вещь — ввести единый христианский календарь.

— Святые отцы уже до драки дошли, — пожаловался отец Клод, — а толку — чуть.

Собранные со всей Европы теософы не могли договориться о том, сколько лет от сотворения мира прошло на самом деле. Данные византийского календаря не совпадали с данными Блаженного Августина, и те и другие отличались от данных Иеронима и Феофила. И даже у дотошных евреев различие в датировках доходило до 2112 лет.

— А пока нет единой шкалы, мы не сможем договориться даже о дате рождения Иисуса, — печально признался отец Клод. — А без этого… сам понимаешь…

Гаспар прикусил губу. Шкала событий от сотворения мира была единственной опорой, а при таком разбросе датировок Иисус мог родиться как 500, так 2500 лет назад.

— А вы не пытались идти к дате рождения Спасителя от дня сегодняшнего? — поинтересовался он. — От Папы к Папе… из настоящего — в прошлое.

Отец Клод язвительно улыбнулся, подошел к ближайшему стеллажу и вытащил две подшивки желтых от времени документов.

— Вот булла Бенедикта V, а здесь — булла Бенедикта VI. Ты их отличишь?

Гаспар и сам уже понял, что сказал глупость. Пап никто никогда не нумеровал, а дата на буллах была одна — день месяца и число лет, прошедших от избрания Папы. Безо всякой привязки к противоречивым шкалам «от сотворения мира». Даже лучшему теософу этот гордиев узел священного беспорядка было не разрубить. Здесь и впрямь нужен был практик.

Амир контролировал каждый шаг повара и раздатчика, жестко следил затем, чтобы воду «варили», а котлы отмывали от остатков пищи, и все получилось. Как только рабы перестали получать тухлятину, падеж иссяк сам собой.

— Будем в Сан-Паулу, свечку Пресвятой Деве поставлю, — пообещал как-то потрясенный управляющий. — Чистое чудо вышло! Всего четырнадцать трупов за весь рейс…

Но он ошибался. Едва судно пристало к дыхнувшему пряным запахом цветения зеленому берегу, погибла та рабыня, за которую хлопотал Амир, — пятнадцатая. Амир следил за ее умиранием все последние две недели, видел все симптомы, но определить болезнь так и не сумел — недоучился.

А потом конвоиры начали дергать за цепь, рабы, оскальзываясь в устлавшем полы трюма дерьме, побрели наверх, и Амир получил расчет и одним из последних спустился на берег. Дикарей уже передавали из руки в руки тощему, с желтым от тропической лихорадки лицом монаху, а на берегу стояла, наверное, половина всего поселка.

— Из Кастилии кто есть?! — встречая немногих пассажиров, кричали из толпы.

— Из Наварры никого?!

— Мусульмане здесь есть?! Ну хоть один?

Амир улыбнулся и поднял руку.

— Кто тут мусульман ищет?

— Друг! — тут же накинулись на него двое. — Ты откуда? Из Гранады?

— Арагонец я, — не в силах отбиться от объятий, рассмеялся Амир. — А в Гранаде только учился.

— Ну что? Ты, конечно, к нам? Давай, брат, не прогадаешь!

— Контрабандисты? — прищурился Амир. — Я не против. Работа знакомая.

— Не-е… — затрясли головами новые знакомцы. — Контрабанда у нас за голландцами. Злющие… чужих в свое ремесло ни за что не пустят!

— А кто вы тогда?

Новые знакомцы рассмеялись и повели его прочь от медленно расходящейся толпы, в тень огромных, втрое выше, чем в Арагоне, деревьев.

— Черных видел? Сегодня привезли…

— Ну…

— Сегодня же наши будут. Всех уведем.

Они тронулись в путь сразу.

— На ночь глядя каплуны никуда не тронутся, — на ходу объяснял вожак — плотный, невысокий марокканец с библейским именем Муса. — А к утру мы уже все приготовим.

— Вы здесь что, — поднял брови Амир, — совсем Церкви не боитесь?

Муса захохотал:

— Здесь они нас боятся! Пробовал один каплун Инквизицию ввести, так его баски раздели, на столе животом вниз привязали, вынесли стол на площадь, и всю ночь, кто хотел и чего хотел, ему засовывал! А утром выгнали…

Амир неловко рассмеялся.

— И много… желающих было?

— Да с ним весь город породнился! — захохотали товарищи Мусы. — От Наварры до Старой Кастилии!

Отсмеявшись, Муса начал рассказывать, как здесь что, и Амир не переставал удивляться. Конституции фуэрос, казалось, напрочь истребленные Церковью, здесь, под тропическим солнцем, снова расцвели. Каждый прибывший тут же примыкал к своим, и каждый народ или народец прочно занимал свое место под солнцем — как в ремесленном цеху. Евреи сняли пробы и опознали в здешних реках золото. Арагонцы весьма успешно разводили скот. Кастильцы заложили сахарные плантации. Ну а мориски, которых все звали мамелюками 35, промышляли кражей рабов, которых они продавали кастильцам и арагонцам за золото, которое все они выменивали у евреев. — Я тебе говорю, Амир, здесь хорошая жизнь! — размахивал руками Муса. — И люди — не чета Европе. Каждый — сам себе сеньор!

— Здесь со всеми договориться можно, — поддержали его товарищи, — кроме каплунов, конечно…

Священников ненавидели все.

— Ну, делали бы они свое дело, — размахивал руками Муса, — крестили там… хоронили, венчали — им бы люди только спасибо сказали. Но они же в каждую дырку — затычка!

Амир слушал и лишь качал головой. Не так давно появившиеся в Парагвае монахи уже почти завладели всем.

— Лучшие золотые прииски, думаешь, у евреев?! — возмущенно гомонили товарищи Мусы. — У Ордена!

— И самые большие плантации!

— И конезаводы!

— И корабельное дело!

Словно опухоль, которую Амир видел в университетской лаборатории, Орден уже раскинул щупальца и здесь и жадно, методично высасывал все, что могла дать эта бесконечно богатая земля.

— Страшно подумать, сколько они денег сюда вогнали, — подвел итог Муса. — Но и места хватают самые лучшие!

Амир понимающе кивнул. Он, как всякий арагонец, помнил и откуда у Церкви такие деньги, и эту повадку — хватать главное.

А потом они — уже в полной темноте — вышли к мосту через неглубокую, быструю речку и принялись за работу. Подпилили опоры моста, подрубили несколько деревьев, чтобы двумя-тремя ударами топора уронить этих гигантов на дорогу и отрезать пути к отступлению, и проверили загодя подготовленные пороховые заряды.

— Все как всегда, — выдал последнее указание Муса. — Главное — выбить охрану из доминиканцев. Остальные побегут.

Корабль был большой, шел ходко, прибыл в Новый Свет быстрее всех, кто отошел от причала вместе с ним, и пристал к причалу в Сан-Паулу глухой ночью.

Пошатываясь от многодневной качки, Бруно сошел на берег и в растерянности замер. Таких больших деревьев он еще не видел никогда.