Анатолий Гланц - Мой друг Томазо

Гланц Анатолий

Мой друг Томазо

Анатолий Гланц

Мой друг Томазо

Если недобрым осенним вечером вам придет в голову шальная мысль совершить очередное преступление, я со своей стороны могу пожелать одного. Не дай вам боже очутиться в одной камере с Томазо.

Не говоря уже о том, что он чрезвычайно прожорлив и храпит во время приема пищи, ночь напролет трясет решетку, а днем горько рыдает, Томазо регулярно ставит вас в дурацкие ситуации, которые изобретает сотнями и почему-то упорно называет исследованиями.

Должен предостеречь: Томазо не выносит бережного обращения. При слове "пожалуйста" резко вздрагивает. Если кто-нибудь по неосторожности произнесет "не будете ли вы так любезны", то с ним начинаются конвульсии.

Ничего, однако, нет приятнее момента, когда его начинают оскорблять. Он тут же синтезирует кабачковую икру, веники и конфеты.

Господь бог фактически лишил моего друга головы, зато наделил сильнейшей головной болью. Кое-кто примет это за гуманизм, доброту, потребность участия в несчастьях других. Уверяю вас, это головная боль, ничего больше.

Томазо социален, так думают психологи. Увы, и это не так.

Чего мой приятель не выносит совсем, так это запаха чеснока и разговоров о патриотизме.

Больше всего Томазо похож на хороший сон.

Прошлой осенью Томазо увлекся математической статистикой.

Теория теорией, но для каких-то там своих проверок он не придумал ничего лучше, чем устроить давку на выходе из стадиона по окончании футбольного матча. Зайдя вечером в его треугольную комнату с овальным потолком, я обнаружил, что мой друг сверяет число фактически поломанных ребер болельщиков матча с расчетным. Томазо с ожесточением сжимал окурок и, не обращая на меня внимания, доставал из пачки очередную сигарету.

- Откуда такое расхождение? - возмущался он. - Неужели неверно рассчитаны поправочные коэффициенты?

Интерес к статистике развивался. Томазо планировал новые эксперименты... Мы расстались.

В другой раз, увидев у меня дома вазочку с деньгами, Томазо принялся совершать арифметические действия с квадратными и фигурными скобками. Я жарил яичницу и как раз вошел в комнату со сковородкой в руке, когда от моей зарплаты осталось несколько половинок двадцатикопеечных монет. Бумажные деньги исчезли совсем. Как вы уже догадались, пытливый ум Томазо способен проникать непосредственно в суть изучаемого предмета.

И все-таки - в который уже раз! - возникает подозрение, уж не окончил ли мой друг с отличием школу для умственно отсталых детей.

В прошлый четверг Томазо предложил сходить вместе к профессору астрономии. Оказалось, что он подрабатывает в обсерватории за полставки в качестве лаборанта.

Крошечный старичок, объятый буйной растительностью, не оглядываясь, заглядывал в окуляр телескопа. Звездный сквозняк переставлял местами ломти его волос.

Томазо пронес меня под мышкой и поставил за шкаф с лабораторным инструментом.

Профессор обращался к Томазо с различными просьбами. Нужно было навести на фокус. Проявить фотопластинку. Повесить на гвоздь отрывной календарь с днями рождения галактик. Видя, как я томлюсь, Томазо бросал в сторону шкафа полные извинения взгляды. Потом одними губами прошептал: "Сейчас развеселю".

- Что такое? - заворчал профессор. - Не могу сориентироваться. Где альфа Медведицы? А где бета? Черт знает что, Томазо!

- Да, профессор.

- Ну-ка, проявите пластинку.

Томазо ушел в последнюю комнату. Профессор лихорадочно переводил телескоп с одного участка неба на другой. Потом пустил его путешествовать по кругу в автоматическом режиме, а сам достал из кармана коробочку с таблетками.

- Как вам это нравится, - сказал профессор, глядя на меня в упор и не замечая. - Томазо! - крикнул он в нетерпении.

- Я тут!

- Почему так долго?

Вошел Томазо, держа за ребра мокрую фотопластинку.

Профессор взял лупу.

- Поразительно, - шептал он. - Все мелкие звезды как на ладони. Куда же делась альфа Медведицы?

- Может, лучше начать с Полярной звезды? - тактично посоветовал Томазо.

Профессор ринулся к телескопу, но тут же получил в лоб, так как, вращаясь, прибор вошел в состояние, которое летчики называют пике, и сейчас как раз выходил оттуда, набирая скорость.

- Томазо, посмотрите вы. Что это?

- Это не Полярная звезда.

- Томазо, - устало сказал профессор, показывая язык с белеющей на нем таблеткой транквилизатора, - оставьте меня одного. Рабочий день окончен. Захватите вашего приятеля, он прячется за шкафом, и, прошу вас, уйдите.

- Спокойной ночи, - сказал Томазо.

- Какой-то огрызок Млечного Пути, - бормотал старичок.

- Как ты это делаешь? - спросил я, когда мы вышли на улицу.

- В кино существует прием, которым пользуются гримеры. Если нужно показать, что у героя выбиты зубы, их заклеивают черным пластиком. Стоит профессору выглянуть в окно - он увидит альфу, бету и даже омегу любой из своих медведиц. Вся штука в том, что взгляду из окна он как раз и не доверяет.

- Но можно ли быть таким жестоким?

- То, что ищет мой шеф, находится не в поле зрения телескопа, а в его собственной голове. Поэтому я закрываю небо. Не все - частями. То есть, даю намек.

Итак, Томазо, дающий намеки?

- Постой, - осенило меня, - не ты ли это бросил яблоко в саду, где прогуливался Ньютон?

- Никогда не знал, как звали этого англичанина. Помню только, что во всем ему хватало одного-единственного намека. Яблоки в ту пору были зелеными и по своей воле не желали расставаться с ветками. Я сорвал одно, подошел сзади и бросил через его плечо.

Англичанин почувствовал подвох, но соображения вежливости оказались сильнее. Он не обернулся. Резюмируя, можно сказать, что открытие закона всемирного тяготения явилось не только образцом научной проницательности в смысле понимания намеков, но также и актом глубочайшей тактичности. Во многих сказках присутствует заповедь: не оглядывайся. Понимать ее следует так. Не поддавайтесь мелкому соблазну. Берегите себя для крупных. Сэр Ньютон оказался достойным заповеди.

Ну что, наверное, Томазо похож в какой-то степени на музу научного работника.

Я не хвастлив, но к своей чести должен сказать, что вынести одно только присутствие Томазо - задача уже не простая. Возьмем хотя бы историю нашего восхождения на Монблан. Знакомые наперебой утверждали, что вершину нам с Томазо не удастся покорить ни за что. Одна из трудностей заключалась в том, что мы так и не сумели выяснить, в какой стране мира она находится. Тем не менее, в один прекрасный день мы стояли на самом верху и обозревали окрестности. В ознаменование победы я предложил тут же побриться. Мы вскипятили воду на сухом спирте. Я заправил в станок новое лезвие. Подбрил усы, привел в порядок бороду и передал зеркальце Томазо.