Сефира и другие предательства - Джон Лэнган
Она сидела на верхней ступени террасы, завернувшись в бело-зеленое одеяло, которое захватила, выходя из прачечной несколько часов назад. Бутылка «Столичной» в ее руках почти опустела, но, несмотря на это, она чувствовала себя трезвой как никогда. Не просто трезвой – ее чувства работали словно за пределами своих возможностей. Борозды в коре дубов на возвышенности представляли собой глубокие овраги, обрамленные вертикальными гребнями. Воздух, вихрящийся над ее кожей, казался густым от влаги. Запах почвы, в которую вцепились корнями деревья, был насыщен нотками хрусткой бумаги, отмерших листьев, перемешанных с влажной грязью. Она словно находилась под ярким белым светом, который не давал ей укрыться, но в то же время позволял видеть окружающее с небывалой ясностью.
Она вынырнула из сна об отце Рика и погрузилась в тишину, в такую глубокую тишину, что звук собственного дыхания едва не оглушал ее. Сторона кровати Рика была по-прежнему холодной. Если не принимать в расчет второй странный сон за эту ночь, у Конни не было причин делать что-либо, кроме как снова постараться заснуть. Однако сон показался ей достаточным поводом для того, чтобы встать и (в очередной раз) отправиться вниз на поиски Рика. В окутывающей дом тишине скрипы лестницы под ее ногами казались резкими, как в фильмах ужасов.
Она не была уверена, что ее ждет внизу, и прошла мимо гостиной, прежде чем мозг ее, среагировав на то, что заметил краешек глаза, дал команду сделать несколько шагов назад. В небольшой комнате (они называли ее парадной гостиной), эркерное окно которой выходило на крыльцо, царила темнота. Не привычная ночная темнота – которая при свете уличного фонаря не так уж непроницаема, – но полная и абсолютная чернота. И дело не столько в отсутствии света, сколько в подавляющем присутствии его противоположности – густой черноты, заполнившей комнату, как вода аквариум. Желая коснуться ее, Конни протянула руку, но задержала пальцы буквально в волоске от нее: перспектива этого прикосновения вдруг показалась не слишком хорошей идеей. Опустив руку, она проследовала по коридору в столовую.
Однако не дойдя до столовой, она остановилась у широко открытой двери подвала из глубины которого поднимался густой солоноватый смрад. Запах водорослей и разной морской живности, что обычно пекли на пляже, показался странно знакомым, несмотря на то, что Конни не смогла идентифицировать его. Она потянулась к выключателю, щелкнула им и сунула голову в дверной проем. У подножия лестницы она увидела то, что не удалось сразу же распознать. Она ни за что не рискнула бы спуститься в подвал; ночь и так приняла слишком странный оборот, чтобы ей захотелось оказаться в столь зловещем, пусть и будничном месте. Но, будучи любопытной, она спустилась на первую пару ступенек и, присев, заглянула через перила.
Конни увидела несметное количество цветов – орхидей с лепестками красновато-лилового и розового цвета. Они полностью закрывали бетонный пол. На несколько футов приблизившись к ним, Конни ощутила, что «морской» запах стал сильнее, сделавшись едва ли не вкусом. Ей хотелось думать: «Я сплю, и это все часть моего последнего сна», но запах моря и гнили был слишком реален. Она встала и отступила наверх.
К счастью, столовая не претерпела изменений: уличный фонарь лил оранжевый свет на все те же стол, стулья и сервант. Не хватало только термоконтейнера на столе, и почему-то Конни была уверена, что где бы ни находился он, крышка его открыта, а содержимое исчезло. Ноутбук отца Рика так и стоял на том месте стола, где его оставил муж, экран был темным; Конни нажала кнопку питания, и его прямоугольник осветился изображением одного из Т-образных каменных монументов, на поперечном разрезе которого было высечено что-то похожее на трех птиц, двигавшихся от верхнего левого угла к нижнему правому, а путь их пролегал через распростертое на земле тело, по-видимому, человека, хотя, если и человека, то голова его отсутствовала. На вертикальном блоке было высечено изображение кабана с непропорционально большими клыками. Полагая, что Рик, возможно, решил переночевать в комнате для гостей, Конни подошла к двери в длинную комнату в задней части дома – занимавшую большое пространство, которому они еще не нашли применения. Правая часть комнаты вдруг колыхнулась, затрепетала, как будто Конни смотрела на нее сквозь проточную воду. В какой-то момент комната выдвинулась к ней, а в следующий – сократилась, «задвинувшись», отхлынув назад. Посреди этой неоднозначности Конни увидела… она не могла сказать что именно. Как будто эта часть дома была ширмой, на которую извне давило и тянуло наружу что-то огромное, форму которого можно было лишь представить по натяжениям и выпячиваниям на ширме-экране. Это зрелище причиняло боль ее глазам и мозгу, Конни стало не столько страшно, сколько мерзко и тошно. Без сомнения, ей бы лучше бежать из дома – сорвать ключи от машины с крючка у входной двери и мчаться отсюда далеко-далеко, насколько хватило бы бензина в баке.
Хотя – стоп: Рик. Как она оставит его здесь со всей этой чертовщиной. Глядя себе под ноги, она шагнула в заднюю комнату, прижавшись к стене слева от себя. Быстрый взгляд не обнаружил ничего между ней и дверью в комнату для гостей, и она скользнула в нее вдоль стены так быстро, как только могли нести ее ноги. Тяжелый комок страха за Рика, остающегося один на один с происходящим, леденил желудок. На пороге гостевой комнаты она попыталась заговорить, но голос изменил ей. Она кашлянула и позвала:
– Рик? Милый?
Слова взорвали тишину, как удар колотушки в гонг – Конни вздрогнула от их неожиданной громкости.
Конни не ожидала, что Рик выйдет из гостевой комнаты: он будто ждал ее там. Взвизгнув, она отскочила назад. Он поднял руки – несомненно чтобы успокоить ее, но даже в скудном свете она увидела, что они измазаны чем-то напоминающим смолу, в темных потеках были также его рот и скулы. Он шагнул к ней, и Конни отступила еще на шаг.
– Дорогая, – сказал он, но ласковое слово прозвучало неправильно, искаженно, словно язык его забыл, как надо слагать слова.
– Рик, – проговорила она, – что… что случилось?
Губы его дрогнули, растянулись, но желаемые слова никак не обретали звуковые формы:
– Дом… ты… Все… хор…ошо. Он показал мне… Отец.
– Твой отец? Что он тебе показал?
Рик не опустил рук, он показал ими
