Гильермо дель Торо - Штамм. Закат
– Ты полагаешь, он чему-то выучился у нас. Выучился – чему?
Айххорст снова повернулся к профессору – рука Сетракяна еще крепче сжала рукоятку меча. Авраам внимательно посмотрел на бывшего коменданта лагеря и внезапно все понял.
Это непросто – обустроить и привести в действие лагерь, да так, чтобы он отменно функционировал. Потребовался особый род человеческого интеллекта, чтобы осуществлять надзор над систематическим уничтожением целого народа, причем уничтожением максимально эффективным. Владыка воспользовался моим исключительным опытом.
У Сетракяна пересохло в горле. Скорее даже, он вдруг пересох весь, с головы до ног. Будто плоть превратилась в пыль и осыпается с костей.
Лагеря… Скотные дворы людей… Кровяные фермы, рассеянные по стране… По всему миру…
В каком-то смысле Сетракян всегда это знал. Всегда знал, но никогда не хотел поверить до конца. Он видел это в глазах Владыки при их первой встрече в бараке Треблинки. Бесчеловечность одних людей по отношению к другим лишь разжигала аппетит монстра к разрушению. Мы сами, творя чудовищные зверства, показали этому последнему карателю рода человеческого путь к нашей собственной верной смерти, словно бы добровольно пригласили его – во исполнение какого-то страшного пророчества.
Здание содрогнулось. Мониторы на панели управления погасли.
Сетракян откашлялся, чтобы вновь обрести голос.
– И где же сейчас твой Владыка? – спросил он.
Он везде, разве ты не знаешь? Он здесь. В эту самую минуту. Наблюдает за тобой. Через меня.
Сетракян приготовился и сделал шаг вперед. Выбранный им курс был чист и ясен.
– Владыка, должно быть, доволен твоим рукоделием. Но теперь ему от тебя мало пользы. Не больше, чем мне от тебя.
Ты недооцениваешь меня, еврей.
Айххорст без видимых усилий вспрыгнул на ближайшую консоль, уйдя из поля досягаемости серебряного меча. Сетракян вознес лезвие, нацелив острие в горло нациста. Руки Айххорста спокойно свисали по бокам, его удлиненные средние пальцы легонько почесывали ладони.
Тварь притворилась, что атакует; Сетракян сразу же сделал встречный выпад, давая понять: пощады не будет. Старый вампир перепрыгнул на другую консоль, топча туфлями хрупкие устройства управления высокоточными и крайне чувствительными приборами, изобиловавшими в этом зале. Сетракян быстро повернулся, стараясь не спускать с твари глаз, и вдруг почувствовал, что у него подгибаются ноги.
Левой рукой старик по-прежнему сжимал трость, служившую деревянными ножнами для меча. Сетракян поднес руку к груди и вдавил костяшки узловатых пальцев в точку над сердцем.
Твой пульс крайне неровен.
Сетракян вздрогнул и зашатался. Он немного преувеличил свое недомогание, но не для Айххорста. Его правая рука была согнута, и тем не менее он высоко держал меч.
Айххорст спрыгнул на пол и вгляделся в Сетракяна. Его лицо чуть изменилось – во взгляде проступило что-то отдаленно похожее на ностальгию.
Я больше не ограничен сердцебиением. Движением воздуха в легких. Дешевыми шестеренками и медленным тиканьем человеческих часов.
Сетракян оперся на консоль. Он ждал, когда к нему вернутся силы.
А ты что же, скорее погибнешь, чем продолжишь существование в более совершенном облике?
– Лучше умереть человеком, чем жить чудовищем, – отрезал Сетракян.
Ты что же, не видишь, что для всех низших существ вы и есть чудовища? Это вы захватили планету для собственных нужд. Но всякому терпению приходит конец. Вот он и пришел.
В глазах Айххорста что-то мелькнуло, мигательные перепонки сдвинулись, оставив только узкие щели.
Он приказывает мне обратить тебя. Я не жажду твоей крови. Иудейский инбридинг укрепил вашу линию крови, и в результате получился винтаж такой же соленый, минерализованный и мутный, как вода реки Иордан.
– Ты не обратишь меня. Сам Владыка не смог меня обратить.
Айххорст передвигался бочком, пока еще не пытаясь сократить дистанцию.
Твоя жена боролась, но не кричала. Я подумал, что это странно. Она даже не хныкала. Лишь произнесла одно-единственное слово. Авраам.
Сетракян решил не обращать внимания на подстрекания Айххорста: ему было важно лишь, чтобы вампир подошел поближе.
– Она знала, каким будет конец, – сказал старик. – В свои последние минуты она даже нашла утешение, понимая, что когда-нибудь я отомщу за нее.
Она шептала твое имя, а тебя там не было. Интересно, что выкрикнешь ты в свой последний миг.
Сетракян уже почти опустился на одно колено, но все же, уперев кончик меча в пол и используя лезвие как костыль, удержался на ногах.
Отложи оружие в сторону, еврей.
Сетракян поднял меч и взялся за рукоятку верхним захватом, словно бы для того, чтобы изучить состояние кромки старого серебряного лезвия. Он осмотрел набалдашник в виде волчьей головы, оценил, как он уравновешивает клинок.
Смирись со своей судьбой.
– Ах, так ведь я уже смирился, – сказал Сетракян, глядя на Айххорста, стоявшего всего в полутора метрах от него.
В бросок Сетракян вложил все свои силы. Меч пересек пространство между ними и вошел в Айххорста точно под пластроном, идеально посередине туловища, ровнехонько между пуговицами жилета. Вампир повалился спиной на консоль; он завел руки назад, словно пытаясь сохранить равновесие. В теле сидело убийственное серебро, и он не мог дотронуться до него, чтобы вытащить лезвие. Почти сразу же Айххорст начал корчиться – вируцидное действие серебра стало распространяться во все стороны от раны, словно в теле вампира разрасталась жгучая раковая опухоль. Вокруг лезвия проступила белая кровь, а вместе с ней и первые черви, спасающиеся бегством.
Сетракян заставил себя подняться в полный рост. Слегка пошатываясь, он приблизился к Айххорсту. Он не чувствовал триумфа, и даже удовлетворение он испытывал в самой малой степени. Убедившись, что глаза вампира смотрят прямо на него – и, разумеется, глаза Владыки тоже, – Сетракян сказал:
– Через него ты отнял у меня любовь. Теперь тебе придется обратить меня лично.
Затем старик ухватился за рукоятку меча и медленно вытянул лезвие из груди Айххорста.
Вампир все еще опирался спиной на консоль, хватая руками пустоту. Он начал заваливаться вправо, одеревенело клониться, а Сетракян, пусть и обессиленный, предвосхитил траекторию его падения и, выбрав нужную точку, уткнул в пол острие своего меча. Лезвие замерло под углом сорок градусов – под тем же углом, под которым скошен нож гильотины.
Падая, Айххорст напоролся шеей на лезвие, и нациста не стало.
Сетракян начисто вытер серебряное лезвие о рукав Айххорстова пиджака, а затем отодвинулся подальше: из обрубка вампирской шеи расползались кровяные черви. Внезапно Сетракян почувствовал в груди страшную тесноту, словно там завязался огромный узел. Он выудил из кармана коробочку с таблетками, попытался открыть ее шишковатыми пальцами, и… содержимое коробочки рассыпалось по полу большого зала главного щита.
* * *Из здания атомной станции на свет дня первым вышел Гус, Анхель хромал следом. Свет дня был мутным, тусклым, хмурым. Свет последнего дня.
В интервалах между настойчивыми гудками тревоги Гус слышал только мертвую тишину – генераторы остановились. Казалось, в воздухе стоял какой-то низковольтный зуд, словно атмосфера перенасытилась статическим электричеством, но, скорее всего, дело было в самом Гусе: он просто предчувствовал дальнейшие события.
Вдруг воздух прорезал знакомый звук. Вертолет. Гус поискал глазами огни и увидел, что вертушка кружит за столбами пара, исходящими от градирен. Он знал, что это не подмога. Должно быть, экипаж подают для Владыки, чтобы тварь могла выскочить отсюда и не свариться со всем остальным Лонг-Айлендом.
Гус направился к грузовику национальной гвардии. Он с самого начала заприметил в кузове «стингер», но тогда ему нужно было лишь стрелковое оружие. Для «стингера» же требовался особый повод.
Гус вытащил ПЗРК из кузова и дважды проверил, чтобы пусковой контейнер смотрел в нужную сторону. «Стингер» был прекрасно сбалансирован, хорошо сидел на плече и оказался удивительно легким для переносного зенитного ракетного комплекса, каких-нибудь пятнадцать килограммов, вряд ли больше. Гус промчался мимо хромающего Анхеля к углу здания. Вертушка была уже довольно низко, готовясь сесть на широкий участок территории станции, свободный от деревьев и строений.
Спусковой крючок нашелся быстро, с прицелом тоже было все понятно. Гус посмотрел сквозь прицельное устройство. Как только головка самонаведения захватила тепло вертолетного выхлопа, она издала высокий звуковой сигнал, похожий на свисток. Гус нажал на спусковой крючок, и стартовый ускоритель выбросил ракету из контейнера. Затем ускоритель отделился, заработал маршевый двигатель, и «стингер» помчался к вертолету, словно султан дыма, скользящий по веревочке.
