Александр Уваротов - 1945

Кажется, фельдфебель ответил, что когда своей головы нет, берут чужую. Сказал он это совсем тихо, косясь на плотную фигуру оберштурмбаннфюрера по другую сторону машины.

Бочкарев был точно такого же мнения. Ему показалось, что он должен что-то сказать.

— Это мне такую выдали вместо прежней. Та осталась в плену, — начал он и сразу же услыхал властный окрик оберштурмбаннфюрера Шаубергера.

— Господин лейтенант! Вы предъявили все документы?

— Так точно! — едва не вытянулся в струнку Бочкарев.

Гаупт-вахмистр поспешил протянуть солдатскую книжку и остальные листки обратно.

Затем он занялся шофером.

— Вам известно, что вы проехали указанный в маршруте пункт?

— Мою машину реквизировал господин оберштурмбаннфюрер, — охотно пояснил шофер, — Их сломалась, стояла у обочины, хороший новенький автомобиль, жаль такой оставлять. Наверняка, кто-то уже подобрал.

Гапут-вахмистр, как показалось Бочкареву, метнул не совсем дружелюбный взгляд на оберштурмбаннфюрера, — и спросил у шофера.

— Куда направляетесь?

— В штаб корпуса.

— Хорошо, — произнес жандарм. — Проезжайте.

Ванник взгромоздился на свое место и автомобиль медленно двинулся вперед, мимо патруля. Вот так, легко и просто.

Они не проехали и ста метров, как Ванник почти приник к уху Бочкарева:

— Запомните хорошенько, господин лейтенант, немецкий офицер, тем более, СС, не должен оправдываться перед нижестоящими по званию, позоря мундир и звание. Если Ваши документы не в порядке, это вина тех, кто их вам выдавал, а не ваша.

Бочкарев молчал, внимая. Ему подумалось, что после такой тирады уместно бы выдавить «Яволь, герр оберштурмбанфюрер», но он не смог заставить себя произнести этот бутерброд.

Через полтора часа они свернули в лесок, покружили немного, следуя прихотливым извивам лесной, мало разъезженной дороги и остановились.

Василий Семенович снова занялся немцем, и, пока старший оружейник что-то методично говорил, пристально вглядываясь в глаза шоферу, они молча ждали. Затем, когда автомобиль топографической службы, выпуская бензиновый горький дымок, скрылся из виду, пошли дальше в глубь леса.

Их ждали – офицер и два солдата в немецкой форме. Поначалу Бочкарев на предупредительное «хальт» даже решил, что это очередной патруль, но Ванник, не обращая внимание на «Стой!», подошел и пожал офицеру руку. А затем, указывая кивком на Бочкарева, проговорил теперь уже на родном русском языке: «Знакомьтесь, это капитан Бочкарев».

1 апреля 1945 года

По дороге к объекту «Герхард U-89», их останавливали еще два раза. Бочкарев, памятуя разнос господина Шаубергера, отмалчивался и изображал брезгливость. Ему казалось, что брезгливость ничуть не хуже надменности, которую во всех тонкостях не осилить парню, выросшему в коммуналке. Все его соприкосновения с миром аристократии ограничивались лишь словами соседки, худой и желчной Валерии Аристарховны: «между прочим, до революции этим домом владел барон Шингель», которые она любила повторять в минуты особой вредности.

Но их не проверяли – дороги наполняли автомобили, телеги, вереницы беженцев с повозками и просто чемоданами, и полевая жандармерия просто регулировала движение, стараясь не допустить заторы, остановки и смешения потоков, текущих в разных направлениях. Далеко на востоке левый фланг Первого Украинского перемалывал и теснил в горы потрепанную, но не сломленную группу армий «Центр», немцы огрызались, контратаковали, цепляясь из последних сил за Силезский промышленный район. Туда тянулись цепочкой колонны с припасами, а оттуда несло волны усталых и потрепанных людей, бегущих от огня, крови и страха перед Красной Армией.

Теперь группа оберштурмбанфюрера Шаубергера двигалась на своем автомобиле, тяжелом «вандерере» повышенной проходимости, с поднятым тентом. Машину эту, после того, как все было готово, выкатили из укрытия в лесу немногословные ребята в немецкой форме, их группа обеспечения и прикрытия. Девять человек с оружием, рацией и автомобилями – второй остался в лесу, тщательно замаскированный и невидимый с дороги.

Ранее непонятное прояснялось. Вот почему у их группы нет ни рации, ни взрывчатки, только «вальтеры», личное оружие самозащиты. Им и не следует воевать, они – острие иглы, дозорные, задача которых оценить важность, степень угрозы, а затем предупредить, передать данные.

«Молодец, разведчик, — согласился Ванник, — В общих чертах верно. Поскольку наш связной в условленное время на контакт не вышел, то задача упростилась: выйти к объекту, оперативно выяснить, что к чему, и передать сведения вот им. Они перешлют дальше, ну а в Москве уж решат, как поступить. Но вот со связным неприятно. Очень неприятно – сообщений от него за последнее сутки не поступало. Впрочем, сейчас гадать не будем».

«А если бы встреча со связным состоялась?» — спросил Бочкарев.

«Если бы состоялась, то мы действовали бы иначе. И возможно, ты остался бы со своими. А теперь иди, поспи пару часов. Да, и скажи нашим, чтобы накормили».

После чего Бочкарев, найдя тщательно обустроенный из немецкой плащ-палатки и веток, вылежанный и нагретый кем-то укромный уголок, нахально занял его и тут же провалился в глубокий сон.

Они выехали ближе к вечеру, все те, кто был ранее, и еще новенький – майор Улитов, в данный момент унтерштурмфюрер Стефан Бедуртвиг, комплекцией и даже выражением лица похожий на Потапова. И даже поглядывал на Бочкарева он точно так же, как до того – Потапов, с тенью недоверия, сомнения и небольшого снисхождения.

В руках у Бочкарева, оправдывая его должность, находилась кинокамера марки «Контакс», а сбоку на тонком ремешке болтался малогабаритный «Цейс Супер Иконта», техника, легкая для освоения человеку с неоконченным высшим образованием. И Улитов был того же мнения. «Ты на кого учился? — спросил майор. — Астрофизик? Это как? Астроном, то есть? Ну, тем более, должен знать – фокусное расстояние, выдержка, освещение. Техника простая, разберешься. Фотокорреспондентов видел, небось?»

Одну дорогу сменила другая, поплоше, подступили сосны, пошли рядом, сопровождая. Стелился, заползал в автомобиль горный дух, с ароматом хвои, с холодом снега, который может лежать в глубоких расселинах до самого лета. А рваная неровная линия гор, показывающаяся в разрыве сосен, с каждым разом становилась все менее отчетливой на слабеющем розовом фоне опадающего дня.

Они несколько раз сверялись с картой и каждый раз после этого сворачивали во все большую глушь. Но дорога оставалась разъезженной, чувствовалось, что по ней ездили, ездят – и часто.