Владимир Леский - Чёрный став

— Добрый вечер! — сказал он, приподымая брилль. — Не узнала, Марынка?.. И то правда, давно я тут не был…

Теперь Марынка уже узнала. Как же! Это же Корней Наливайко, чумак из Ворожбы, известный драчун, никому не дававший спуску. Марынке всегда нравилось, что он держал себя так гордо и за каждую малейшую обиду лез в драку, сколько бы ни было обидчиков. Он был очень силен и почти из всех драк выходил победителем. Старики говорили, что из него выйдет толк, а молодежь недолюбливала и побаивалась его. Он уже месяца два не показывался здесь, и никто особенно не печалился о нем; а уж Марынка так и думать о нем забыла…

И вот он неожиданно появился — да еще ночью, на пустой дороге, как выходец с того света. Марынка смотрела на него большими испуганными глазами. Почему раньше она никогда не пугалась, когда встречала его, а теперь вся дрожит? Она даже на приветствие его не ответила, все в ней занемело от страха…

За дверью хаты вдруг послышался сонный, злой окрик старой псаломщицы:

— Марынко! Та иди уже в хату, чортова дочь!..

Девушка, точно очнувшись от сна, вскинула голову и тихо отозвалась:

— Сейчас, мамо!..

Она метнулась было к двери, но Наливайко схватил ее за руку.

— Постой, Марынка! Славная ты дивчина!..

Из-за его головы Марынка вдруг увидела на дороге, прямо против крыльца — большого, широкоплечего мужика, который смотрел на нее блестящими злыми глазами и скалил, как собака, зубы.

Марынка вспомнила, как эти же самые глаза смотрели на нее сегодня утром в церкви: такие глаза только и есть у одного Бурбы из Чертова Городища!..

Это в самом деле был Бурба. Он стоял в тени, падавшей на дорогу от хаты, и его лицо казалось черным, а глаза горели зеленым огнем, как у дикой кошки…

Не помня себя от ужаса, Марынка вскрикнула и бросилась в хату. Притаившись за дверью, тяжело дыша, она прислушивалась к тому, что происходило на дороге у крыльца, и вся дрожала, как осиновый лист под ветром.

Там сначала шел громкий разговор, потом началась какая-то возня, слышалось тяжелое, с хрипом дыхание двух здоровых, как будто боровшихся людей. К Марынке вдруг донесся хриплый смех Бурбы; она не могла побороть своего любопытства, тихонько приоткрыла дверь и выглянула в щель.

Так и было — они дрались. Наливайко лежал на земле, а Бурба сидел на нем и бил его кулаками куда попало.

Но не прошло и минуты, как все переменилось: теперь уже Бурба лежал, а Наливайко сидел на его животе и душил его за горло…

Марынка закрыла дверь и, затаив дыханье, ждала, чем это кончится…

Скоро все стихло. Только кто-то тяжело, протяжно стонал Снова приоткрыв дверь, Марынка увидела одного Бур-бу, который с трудом, кряхтя, поднимался с земли. Он погрозил куда-то в сторону кулаком, бормоча ругательства, и поплелся в гору, по дороге к Городищу…

Марынку всю ночь била лихорадка..

VII

Чумацкий запах

Наливайко искал себе пристанища и, видимо, не находил, потому что на другой день, вечером, он появился у Черного става с сундучком за плечами, составлявшим весь его багаж. Ему, должно быть, надоело уже таскаться по селу со своим имуществом, и он остановился у хаты Суховея.

Марынка сидела у окна, притягиваемая сумраком задумавшегося на закате кочубеевского сада и легким паром вечерней сырости, поднимавшимся от темной, зеркальной поверхности става; появление Наливайко вызвало в ней необычайное волнение. Она вся вспыхнула, потом снова побледнела; спрятавшись за занавеску, она с тревожно бьющимся сердцем следила за чумаком, который отдыхал у крыльца и, видимо, раздумывал — что ему делать с сундуком.

Но он недолго ломал себе над этим голову: вдруг поднял на плечо сундучок, поглядел на окна суховеевой хаты — и решительно шагнул к крылечным ступеням. Марынка испуганно вскочила и заметалась по комнате. Куда бы ей от него спрятаться?..

В передней щелкнула дверная клямка — и Марынка остановилась посреди комнаты, с волнением ожидая, что будет дальше.

Старая Одарка все еще возилась во дворе со скотиной, псаломщик чего-то задержался в церкви — и Марынка в хате была одна. Уже слышен был шорох в темных сенях, где Наливайко ощупью искал в темноте ручку двери.

Открыв дверь, он прежде всего просунул в комнату свой большой брилль, потом — сундучок, который он тотчас же спустил на пол.

— Здорово, Марынка! — сказал он, снимая шляпу. — Чи не можно оставить тут мои причиндалы? Га?..

Он говорил так просто и спокойно, что и сама Марынка сразу успокоилась. Она приняла холодный вид и гордо, по своей привычке, откинула назад голову. Чего ей, в самом деле, было бояться Наливайко? Он — простой чумак, а она — дочка псаломщика, пусть он это знает!..

Она равнодушно пожала плечами и, не глядя на него, ответила:

— Та оставь…

Наливайко ногой подвинул сундучок в угол комнаты.

— От и добре! — сказал он весело. — А я тебе за то, как поеду в Конотоп, гостинцев привезу…

Марынка опять пожала плечами, показывая ему этим, что ей вовсе не нужны его гостинцы.

— Не хочешь, Марынка?

У Марынки был такой недоступный вид, словно у нее не было особенной охоты и разговаривать с ним. Она отвернулась и коротко сказала:

— Не надо. Не хочу!..

Наливайко усмехнулся.

— Ты, может, сердишься, что я вчера всыпал твоему кавалеру? Так он же сам полез драться!..

Марынка вспыхнула. Вот еще новости — он считает Бур-бу ее кавалером! Мало ли кто шатается тут мимо хаты!..

Она отошла к окну, не желая с ним больше разговаривать. Наливайко засмеялся, оскалив свои белые зубы.

— А досталось-таки ему! В другой раз не захочет!..

Марынка вспомнила, как Бурба, кряхтя, поднимался с земли — и ей стало смешно; она невольно усмехнулась одним уголком рта. Это хорошо, что он проучил Бурбу, так ему и надо!..

— Ну, прощай! — сказал Наливайко, надевая свой брилль.

— Если ночью выйдешь на крыльцо — так я приду. Да, может, опять будет тот рыжий?..

У Марынки гневно загорелись глаза ярким синим огоньком. Но она ничего не сказала и повернулась к нему совсем спиной.

Наливайко, посмеиваясь, покачал головой:

— И сердитая ж дивчина!..

Он ушел с таким видом, точно и не заметил, что обидел Марынку. И это еще больше рассердило ее. Когда его шаги затихли за окном — она вскочила с места со слезами обиды и злости на глазах, подбежала к сундучку Наливайко и с сердцем пнула его ногой. Как он смел даже подумать, что Бурба — ее кавалер!..

Потом она бросилась в сени и крикнула, открыв дверь во двор, звенящим от слез голосом:

— Чего вы там копаетесь, мамо? Идите уже в хату! Вечерять время!..