Прах и пепел - Владимир Владимирович Чубуков
Вадик перехватил нож поудобнее, зажал рукоятку в кулаке и занес кулак с торчащим вниз лезвием над лицом спящей девочки. Примерился, думая, куда бы лучше ударить.
Лунный свет, проникая в окно, преломлялся в зеркале на стене и падал на лезвие, заставлял его слабо мерцать. Это призрачное мерцание завораживало Вадика. Ему казалось, что в руке у него не кусок стали, а невесомый осколок света, лунная дорожка, по которой в мир по ночам приходит что-то волшебное. Сгусток лунного сияния он занес над правым глазом спящего существа, так похожего на сестру, резко поднял кулак и тут же опустил, вгоняя острие призрачного блеска прямо в закрытый глаз подменыша.
Чудовище, притворившееся сестрой, дернулось, просыпаясь, и завизжало. Этот дикий визг только подтвердил Вадику, что оно – точно не человек; люди ведь не должны визжать так жутко, с таким звериным исступлением.
Нож остался торчать в глазнице и дергался вместе с головой визжащего от ужаса и боли существа.
Вадик же опустился на четвереньки – почему-то вдруг ему захотелось так сделать – и, ползая по полу, начал выть, будто щенок или волчонок. Этим воем он объявлял чудовищам, что разгадал их тайну, нанес им удар, и теперь они должны вернуть ему родных – настоящих и любимых.
Когда родители, проснувшиеся и перепуганные, ворвались в комнату дочери, а свет еще никто не включил, Вадик, словно собака, с урчанием набросился на одну из этих многочисленных ног, заполнивших комнату, – их было, казалось, гораздо больше четырех, и это неудивительно: чудовища, они ведь и должны быть такими, многоногими и многорукими, – набросился и впился зубами в щиколотку.
Отец вскрикнул от внезапной боли, когда что-то в темноте – собака какая-то, что ли, только откуда? – вгрызлось в его голую ногу. Размахнувшись, он резко ударил укушенной ногой по голове этой злобной твари, ползающей по полу.
Вадик, получив сильный удар по челюсти, дернулся, лязгнули зубы, голова запрокинулась и врезалась в угол шкафа. Этот новый шкаф, полгода назад сделанный под заказ на местной мебельной фабрике, имел на своих гранях до того острые углы, что Лина, пару раз больно ударившись о них, потом с опаской соблюдала дистанцию, приближаясь к этой «злой штуковине», как окрестила она свой шкаф.
Когда мать, наконец, дрожащими пальцами включила свет, и вместе с мужем они бросились к дочери, с визгом метавшейся на постели, никто и внимания поначалу не обратил на Вадика. Тот лежал у шкафа с оскаленными зубами и смертельной раной на виске.
На мертвом лице мальчика застыло нечеловечески страшное выражение, какое-то потусторонне-звериное, словно бы он заглянул в чудовищный мир, и ужас, который ему открылся там, отпечатался в его распахнутых неподвижных глазах.
Прах и пепел
Часть первая
Костик знал, конечно, что дядя Леша большой чудак, но не думал, что до такой уж степени. В отличие от своего младшего брата, Костиного отца, он всегда был эксцентричен, всегда с затеями, с вывертами, с рискованными шутками. Выходки его лишь потому не утомляли и не раздражали, что были достаточно редким явлением – не более одного-двух раз в году, когда Алексей Павлович Смеркалов выныривал, как из небытия, возвращаясь в Москву из своих журналистских поездок, в которых проводил большую часть жизни.
Последняя выходка его заключалась в том, что на Костино двенадцатилетие он подарил любимому племяннику привезенную из Африки урну с обезьяньим прахом.
Этот деревянный сосуд был настоящим произведением искусства, выглядел замысловато, даже как-то сюрреалистично. Как пошутил Костин папа, в такой посудине в самый раз хранить галлюциногенные наркотики, ибо форма соответствует.
Когда же дядя Леша объяснил предназначение сосуда – что это хранилище для праха, да еще обезьяньего, – то папа тихо присвистнул. Такого не ожидал. Но самое удивительное было не в прахе, а в сопровождающих обстоятельствах.
– Такие урны изготавливает и продает одна любопытная секта, – рассказывал дядя Леша. – Не так давно появилась, в восьмидесятых годах. Сначала где-то в Европе, не знаю точно, а потом перекинулась в Африку. В основе у них новая концепция эволюции. Они считают, что не люди произошли от обезьян, а наоборот – обезьяны от людей.
– Чего?! – мрачно и брезгливо нахмурился папа.
Костик при этом хмыкнул.
– Говорят, что у них есть точные сведения о будущем, – продолжал дядя Леша. – Не пророчества, а что-то вроде разведданных. По этим данным, человечество в будущем занялось… займется генной инженерией, чтобы искусственно форсировать эволюцию, выйти из человеческих рамок на новый виток развития, разбудить в организме всякие способности, которые нам, в нынешнем нашем состоянии, показались бы сверхъестественными. В результате всех манипуляций на генном уровне человек будущего эволюционировал в обезьяну. Но заметьте – в разумную обезьяну! Да еще наделенную сверхспособностями. Плюс физическая сила. Ведь один из аргументов против стандартной эволюционной схемы, по которой мы произошли от обезьян, в том, что человек с самого рождения более слаб и менее приспособлен к жизни, чем обезьяна. Тут-то и встает вопрос: какого черта эволюция от более жизнеспособной обезьяньей формы перешла к менее жизнеспособной человеческой? В расчете на то, что у человека сильнее развит интеллект, а это в итоге компенсирует его физические недостатки? Но это значило бы приписывать эволюции слишком далеко идущие стратегические планы, то есть превращать стихийный процесс в какое-то черт знает… чуть ли не разумное божество, что совсем уж нелепо. Да и потом, откуда эволюции знать, что интеллект – это такое уж преимущество, если сама не обладает интеллектом? А может, интеллект – это не преимущество, а бомба замедленного действия, источник психических заболеваний? Да ведь так оно и есть на самом деле. И потом, что, спрашивается, помешало эволюции, производя от глупых обезьян умного человека, наделить его заодно еще большей физической силой? Было бы ведь логично, с точки зрения элементарных эволюционных принципов. Но нет – вопреки всей логике, эволюция наделяет человека более слабым телом, чем обезьяну, то есть идет по пути физической деградации. Вот вам и вполне рациональное основание, чтобы прийти к выводу, что не мы произошли от обезьян, а они – от нас. На этом и стоит сектантская доктрина. Остается только объяснить, почему обезьяны такие идиоты, если они высшая эволюционная ступень? Тут сектанты делают замечательный кувырок через голову. Заявляют, что обезьяны произошли от человека разумными, но что-то там случилось в будущем, какая-то страшная катастрофа, и наши потомки бежали от этого ужаса в далекое прошлое. Со своими способностями они могли путешествовать во времени. Без техники, без аппаратуры – одним усилием разума, с помощью медитации. Беда в том, что при переходе в прошлое разум они утратили. Оказывается, нельзя путешествовать во времени и оставаться в своем уме. Все высшие способности тоже утратились. Потомки были, в сравнении с нами, как боги какие-то, а прибыли в прошлое слабоумными, в сущности, животными. Короче, они стали теми, кого мы знаем под именем обезьян. По иронии судьбы, их посчитали за наших предков – сходство ведь не скроешь!
– Да уж, – произнес папа, – веселую теорию завернули! Логика, конечно, есть, да! Я вот гляжу на подрастающее поколение, – папа потрепал Костика по плечу, – и что я вижу? Куда они все катятся?
– Никуда я не качусь! – буркнул Костик, впрочем, с улыбкой.
– Катятся прямо в обезьяны, – заключил папа. – Книг не читают. Музыку нормальную не слушают. Даже удочку в руки взять не могут и пойти рыбу ловить. Способны только к самым простым действиям, например, взять в руки палку. Прямо как обезьяны. И все!
– Ага, палку! – буркнул Костик, ехидно глядя на отца. – Смотря еще какую палку. А книги твои – ну вот как их читать, скажи, если там сплошная порнуха? Или эротика, на крайняк.
– Это ты про что? – насторожился папа. – Чего ты там начитался?
– Да кой-чего, – Костик загадочно уклонился от ответа.
Папа, надо заметить, сам почти не читал книг. Все книги, что стояли в квартире на полках, были собраны мамой, запоем поглощавшей современную литературу, в которой папа вовсе не разбирался. В юности он любил читать приключенческую и советскую военную прозу, но потом как-то отошел от чтения.
Дядя Леша меж тем продолжал излагать
