Черный венок - Марьяна Романова
– Ну, не знаю… Мне вообще странно, что мы об этом говорим, – нервно усмехнулся Марк. – Чувствую себя немного сумасшедшим.
– И все-таки?
– Черт, наверное, я не исключаю такую возможность.
– Но тогда почему мы с тобою целы? Почему они не тронули мою дочь? Даша несколько дней подряд говорила, что видела мертвых. Но ведь… осталась жива. Дочка уехала в Москву, я разговаривала с мамой. И мы… Почему они не тронули нас?
– Понятия не имею, – вынужден был ответить Марк. – Постой, давай по порядку… Кто тебе рассказал сплетни о леснике, о пьянчужке-убийце?
– Да есть тут одна, – поморщилась Ангелина, – Ефросиньей зовут. Ее дурочкой все считают, блаженной. Живет отшельницей, но иногда выходит из дома и начинает нести ересь всякую… Вот и меня у продуктовой палатки подкараулила.
– Так, может быть, заглянем на чай к этой Ефросинье? Прямо сейчас?
Ангелина с сомнением посмотрела на старенькие настенные часы.
– Половина десятого уже.
– Самое то. Возьмем коробку зефира, поболтаем с ней.
– Ну, не знаю… Старики рано ложатся.
– А давай посмотрим, горит ли у нее свет. Если горит, пойдем.
Ангелина согласилась.
Глава 13
1996 год. Москва.
Девушка с брошью-подсолнухом
Первой ее заметил он, Лопата. Вышел из машины, потянулся, хрустнув суставами, и нарочито вальяжной походкой самоназванного хозяина жизни направился к ларьку. Их компания уже почти подъехала к МКАД, когда ребятам показалось, что пива не хватает, Лопата, то есть Коля Лопатин, был младшим, вот его и отправили.
Парень провел ладонью по отросшему ежику пшеничных волос и усмехнулся, заметив, как какая-то женщина с коляской, побледнев, поспешила перейти на другую сторону улицы. Его характерная внешность не оставляла пространства для воображения. Нагромождение литых мышц под черной кожаной курткой, низкий лоб и квадратный подбородок, слегка выдающийся вперед, как у питбуля, сразу выдавали братка.
Николай питбулем и был: сильным, послушным, безжалостным, равнодушным к крови, готовым до смерти не разжимать мощных челюстей. Всего три месяца в бригаде, а за ним уже тянулся шлейф легенд, приукрашенный елочной мишурой кровавых подробностей. Ему прочили большое будущее – если, конечно, не брать в расчет, что таким, как Коля Лопатин, в девяностые годы будущее светило редко. Поэтому и жили подобные ему так – не оглядываясь, не сомневаясь, на полную катушку.
Лопата подошел к ларьку и увидел ее – девушку лет восемнадцати-девятнадцати, которая покупала жвачку. Худенькая, черные волосы в мелких, как у африканки, кудряшках, точеный профиль, умные темные глаза. На ней было цветастое платье, у воротника брошь в виде подсолнуха.
Лопата хмыкнул и обернулся к ожидающему его джипу. Из-за плавно опустившегося тонированного стекла глумливо ухмыльнулась физиономия Монаха, старшего в их бригаде. Прозвище тот получил потому, что в драке мог перешибить горло противника ребром ладони, как шаолиньские монахи из бессюжетных азиатских боевиков, которые в то время были в моде в видеосалонах.
Лопата вопросительно вскинул подбородок, Монах коротко кивнул.
– Девушка, не покупайте тут ничего, – насмешливо сказал Лопата, подняв на лоб темные очки. – Все просроченное, не видите?
Она удивленно обернулась и оказалась еще более красивой, чем обещал ее профиль.
– Можно я подарю вам настоящую жвачку? – Николай умел улыбаться обаятельно, в такие моменты его глаза будто бы светлели, смягчалась линия губ, а лицо становилось почти детским.
– Это для моего брата, – улыбнулась в ответ она.
– А у меня тоже братишка! – обрадованно воскликнул Лопата. – Десять ему.
– Моему только шесть…
– Ну так что? У меня в машине есть целая коробка жвачки Turbo с вкладышами Ferrari. Подарить?
– Ой, ну не знаю, – смутилась девушка. – Вообще-то Пашка обрадовался бы… Но как-то неудобно.
– Да брось! – перешел на «ты» Лопата. – Мне досталось бесплатно, у меня много. Пошли! – Он взял ее под руку и повел к джипу, в котором тут же, подобно изголодавшемуся желудку, мягко заурчал мотор. – Как тебя зовут?
– Дина.
– Меня Коля. Залезай. – Он открыл перед ней дверцу.
– А… – начала было девушка, но договорить не успела. Сильные руки в криво наколотых синих якорях втянули ее внутрь.
Взвизгнув шинами, джип резко сорвался с места, оставив за собой лишь прозрачное облачко желтой пыли.
Продавец коммерческого ларька покачал головой, печально вздохнув.
Место для пикника выбрал Монах. Черный джип мчался по Ярославке, и никто не осмеливался заметить, что позади остались уже две сотни километровых столбиков. Ребятам хотелось спросить, стоило ли забираться в такую глушь, чтобы просто выпить пива с шашлычком да поразвлечься с девчонкой, однако они не рисковали. Монах был непредсказуем в своей вспыльчивости: однажды выбил человеку глаз за то, что тот прошел между ним и телеэкраном во время трансляции чемпионата мира по футболу.
Всю дорогу молчали, только темноволосая Дина тихонько всхлипывала. Сначала она пыталась уговаривать, потом даже неумело попробовала угрожать, но, получив болезненный пинок под ребра, поняла, что лучшим выходом будет затаиться и уповать на счастливую случайность.
– Это здесь, – наконец сказал Монах, сворачивая на грейдерную дорогу, которая километров двадцать тянулась по лесу, прежде чем упереться в заросшее одуванчиками и колокольчиками поле и перейти в глинистое бездорожье.
– Что – здесь, Монах? – рискнул спросить Толян по прозвищу Отелло.
В прошлом году он чуть не загремел на зону из-за убийства своей подружки, его отмазали в последний момент. Отелло был похож на породистого, но тупого быка: круглая пучеглазая голова на короткой шее, взгляд исподлобья.
– Красиво, – лаконично ответил Монах. А потом, немного помолчав, все же снизошел до объяснения: – Места моего детства.
Машину оставили у кромки леса. Монах пошел вперед, показывая дорогу, – он так уверенно петлял между березами и соснами, как будто ему приходилось проделывать этот путь каждый день. Отелло нес туристский рюкзак, где было все необходимое для пикника: пледы, разборный мангал, кастрюля с маринованным мясом, пластиковые бутыли с пивом в сохраняющих холод пакетах, двухкассетник Sony. Замыкал процессию Лопата, грубо подталкивая в спину плачущую Дину. Руки ей связали за спиной автомобильным тросом, и, глядя на проявляющиеся синяки и ссадины на хрупких запястьях, Николай испытывал странное возбуждение.
– За что? За что? – бормотала девушка.
– Заткнись. Ничего страшного с тобой не случится. От тебя не убудет. – Лопата сплюнул под ноги, вовсе не уверенный в том, что обещал.
Ходили слухи, что Монах любил душить проституток, да еще снимал действо на видеокамеру. Два судорожно подергивающихся тела: одно от блаженной дрожи оргазма, другое от адовых мук.
Он посмотрел на худенькую Динину спину с выпирающими ребрышками и беззащитными лопатками, и его сердце щекотнуло нежное бабочкино крыло сожаления – тем летом Коле Лопатину исполнилось восемнадцать лет. Парень сжал губы. Нет, он не должен чувствовать ничего подобного. Его и так дразнят салагой и часто не воспринимают всерьез, даже несмотря на его удаль и в драках, и в перестрелках.
– Стой! – дрогнувшим голосом скомандовал Николай, вдруг возненавидев Дину за свою собственную неуместную жалость, за предательское желание не марать руки.
Девушка послушно остановилась, медленно повернулась
