Мокруха - Ширли Джон
Иногда Сенд осыпал Гарнера проклятьями на фарси и английском. Гарнер притворялся, что немного обижается, хотя в действительности ему было всё равно. Если больные видят, что им не удаётся рассердить сидящего у смертного одра, перегрузить на него часть своей боли, им становится ещё хуже.
Иногда просил Гарнера прочесть что-нибудь вслух.
Гарнер посидел немного в молчании и потом сказал:
— Хотите, чтоб я вам почитал, мистер Сенд? У меня с собой несколько книг. Ветер в ивах[72]. Сборник стихотворений Руми. Сборник рассказов про Шерлока Холмса. И... Коран.
— Я... не... мусульманин, — прохрипел больной. — Мои родители... были. Не... я.
— Тогда, может, что-то развлек...
— Не хочу... читать.
Долгая пауза.
— Принести вам воды? — спросил Гарнер.
— Да.
Гарнер налил полстакана воды, поднял голову Сенда и подпёр затылок, пока умирающий пил. Веса головы почти не чувствовалось.
— В компьютерах... — сказал Сенд немного позже и замолк, пытаясь сглотнуть.
— Да?
— ...есть такое... вы понимаете... есть программа, и вдруг... глюк. И потом это всё... стирается... просто набор случайных чисел и слов... код... и это как будто...
— Как будто это что-нибудь значит?
— Да. Но... нет. Ничего. Моя жизнь. Это моя жизнь. Она будто... в мусорную корзину... случайность... нет смысла...
— Да. Я понимаю, каково вам. Я то же самое чувствовал... когда-то. С людьми такое бывает, когда они близки к смерти. — Между ними уже давно наступила ясность: Сенд понимал, что умрёт. — Но... — Он сделал паузу, ожидая, не захочет ли Сенд что-нибудь добавить. Слышалось только натужное дыхание. Гарнер продолжал: — Существует давний, классический способ отрешиться от всего этого, если хотите... В иудейской традиции говорят так...
Он медленно поднялся и пересёк палату. Снял со стены картину — дешёвый растиражированный морской пейзаж.
— Взять хотя бы эту картину. Её сюда повесили, чтобы нарушить монотонную протяжённость стены. Она не предназначена для того, чтоб на неё смотрели долго. Но...
Он взял сложенный в изножье кровати больничный халат, накрыл им картину, так что остался виден лишь небольшой фрагмент в самом уголке. Этот фрагмент производил впечатление хаотичной мешанины линий.
— Если вырвать уголок из контекста всей картины, взять только этот маленький кусочек изображения, не вдаваясь в перспективу, то покажется, что на картине царит хаос. — Он медленно поднял халат, открывая Сенду рисунок, и представлявшийся хаотичной мазнёй фрагмент занял своё место в общей картине. — Дотоле порядок был скрыт, а теперь, как видите...
— Да. — Слабая улыбка. — Но это... просто вера. Вера, что... является частью чего-то большего... наделённого значимостью. Моя жизнь — не картина.
— Я знаю, о чём вы, — Гарнер медленно повесил картину на место, поправил, положил халат туда, где его взял. — Наблюдая мир, мы лицезреем в узкой перспективе хаос, в широкой — порядок. Почему так же не может получиться и с нашими жизнями, нашими душами? В любом случае, когда я думаю о себе «этот чувак по имени Гарнер, который жил своей жизнью», легко видеть, что на свете нет ничего вечного. Обладающее значимостью не обязательно обладает и постоянством. Всего лишь узор волн, пока те набегают и откатываются одна за другой... — Не переставая говорить, Гарнер вернулся к стулу рядом с кроватью и накрыл своей рукой руку Сенда. Слов зачастую не хватает. В запасе у него были иные способы общения: Гарнер мог поделиться с умирающим своим восприятием вечности через посредство тонкого энергетизированного тела, которое он сотворил для себя.
Теперь он распростёр это спиритическое тело, перекрыв им сознание Сенда — протянул своё поле, как протягивают руку или повышают голос, чтобы лучше слышали сказанное.
— Однако существует и подлинная личность, наше истинное Я... нечто, сопричастное наших страданий, но не страдающее вместе с нами, существует во времени, но безвременно по природе, вечное, бессмертное, то, с чем каждый из нас тесно связан. Если взглянете, если посмотрите и вслушаетесь... поищете — очень осторожно, очень деликатно, открыто... если раскроете ему сердце...
Пальцы Сенда стиснули руку Гарнера. Умирающий издал слабый вздох и начал проникаться осознанием происходящего. Гарнер ощутил его понимание столь же физически, как чувствуют тепло от падающего на тело солнечного луча.
Через некоторое время Сенд впал в забытьё. Гарнеру не показалось, что больному ещё суждено проснуться.
Он встал, пробормотал в пространство несколько слов и покинул палату. Выходя, взглянул на часы. Нужно ещё наведаться в форт-брэггский хоспис.
— Преподобный? Преподобный... Гарнер?
Гарнер как раз проходил через главную приёмную госпиталя, и тут его догнала миссис Твилли, которую он встречал на турнирах боулинг-лиги. Гарнер отлично играл в боулинг.
— О, миссис Твилли! Давно не виделись! Как вы там?
Он заметил, что глаза у женщины красные, заплаканные, и в пальцах она нервно вертит чёрный кожаный кошелёк.
— Вы в порядке, миссис Твилли?
— Нет. Я... мне надо с кем-то поговорить... мой священник в отпуске. Я вам заплачу, если хотите...
— Да ну, бросьте. Давайте сядем и поговорим.
Они отыскали в приёмной относительно тихий уголок. Твилли рассказала Гарнеру о смерти племянницы и о том, как арестовали её мужа. Она была в искреннем шоке. Гарнер немного знал супругов Твилли и тоже озадачился.
С трудом сдерживая всхлипы, Твилли добавила:
— Понимаете, всё выглядит так, словно он и в самом деле её убил. Но он совсем ничего не помнит... А тут ещё тренера арестовали, из-за другой девочки.
— Как? Убита ещё одна девушка? Вы говорите, арестовали тренера? Из нашей школы?
— Да. И да. Странно, что вы ничего не слышали...
— А улики против мистера Твилли есть?
— Думаю, на машине осталась грязь из того места. Нет, прямых улик нету, но... он не может вспомнить, что не делал этого. И тренер тоже не может... он так говорит...
— Правда? Ничего не помнят?
Он снова ощутил тот холодок. И пережил узнавание.
Миссис Твилли расплакалась, и Гарнер обнял её.
Наверное, размышлял Брагонье, устраиваясь в удобном кресле у себя в подвале и слушая заправленную в плейер плёнку, не надо было повторять убийство в такой близости от первого и так скоро после моего приезда. В полиции могут связать одно с другим. Наложить.
Но в последнее время он чувствовал настоятельную потребность. Кроме того, сделанная этим тренером, Баррисом, запись оказалась поистине чудесна. Качество звука оставляло желать лучшего, в душевой гуляло эхо, но можно было слышать, как сдавленные крики девушки отражаются от кафельных плиток, как сопит и хрюкает навалившийся на неё мужчина, а ещё эти загадочные шумы, похожие на клацанье (может быть, пряжка пояса колотится о пол?). Впечатления были так ярки, позволяли практически пережить это заново.
Слушая запись, Брагонье аж корчился в своём кресле от изысканного, утончённого наслаждения.
Гарнер подъехал на своей потрёпанной, видавшей виды «хонде цивик» к жёлтой полицейской ленте, ограждавшей участок кочковатой дороги. Вечерний свет пробивался сквозь кроны сосен. С моря задувал ветер, ветви качались, по дороге бегали жёлтые световые пятна, похожие на поисковые прожекторы. Он вылез из машины и постоял немного, прослушивая это место. Телесным ушам были доступны высокие стонущие скрипы сосен, чьи ветви тёрлись друг о друга, и стоны волн, разбивающихся о берег по ту сторону дендрария.
Есть совпадения как совпадения, а есть совпадения, которые больше чем просто совпадения.
Возможно, размышлял Гарнер, я ошибаюсь. Затем: Неправильно это, чтоб меня снова свело лицом к лицу с одним из этих. После того, что случилось с Констанс... когда её невинность растоптали, как птенца, выпавшего из гнёздышка, — сапожищем с утыканной гвоздями подошвой...
