Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

Очнулась от воспоминаний. В низу живота до сих пор чувствовалась блаженная наполненность, а папенька говорил, ласково целуя меня в макушку:

– …ким «приданным» тебе никогда не выйти замуж, козушка. – Подумать только, он слово в слово повторил мои ночные мысли! – А ведь уже пора, ты совсем взрослая девочка. Поэтому и мама сердится.

– Я больше не буду, – пролепетала я. – Теперь уже точно. Чего бы мне это не стоило. Веришь?

Отец усмехнулся и кивнул. Звучит, конечно, дико и необычайно трудно поверить, что на его грубом и отчасти даже страшноватом лице может возникнуть такая вот кроткая, едва ли не ангельская улыбка. Однако она возникла – для меня, его беспутной доченьки, его глупой козушки.

– Теперь ступай к себе, – сказал папа. – И до вечера носа из комнаты не показывай.

– А наказание? – потупившись, спросила я тоном пай-девочки.

– Моим наказанием будет… гм… – Он возвысил голос до ураганного грохота, чтобы наверняка услышала мама, и объявил: – Пожалуй, лишу-ка я тебя на весь день еды. Да, именно так. Ни крошки до завтрашнего обеда!

Я закусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Ах, какой папка умница! Выбрал такое наказание, которое не оспоришь, но которое наказанием может считаться только условно.

– Спасибо, – прошептала я одними губами и умчалась к себе.

Мама обошлась со мной значительно суровей. То, что придумала она, можно назвать настоящей карой. Настоящей. Никому лучше не знать, что это было.

Целый месяц после роковой встречи с безымянным мужчиной мне не позволялось выходить за пределы нашего дома, двора и сада. Братья и сёстры отнеслись к моему «заключению» различно. Старшие, сами не раз попадавшие в подобные ситуации (интересно, чья наследственность кипятит наши гормоны в большей степени – мамина или папенькина?), сочувствовали и предлагали набраться терпения. Зато противный Лёвушка… Он с упоением дразнился сам, но этого было Лёвушке мало, он приводил друзей. Те издевались всей компанией, называя меня постыдными именами, разыгрывая гадкие пантомимы, изображающие мой проступок. Я реагировала на оскорбления пренебрежительно и даже высокомерно, но, честно говоря, не раз потом ревела в своей комнате. Ну почему эти мальчишки такие безжалостные?

К счастью, месяц прошёл-таки. Мне вновь позволили гулять, где пожелаю. Правда, лишь днём. Впрочем, и то было настоящим подарком. К тому же я ведь твёрдо решила, что девятый случай останется последним – как и тот безымянный герой в полумаске! А днём, считала я, шанс встретить мужчину, ищущего острых ощущений, многажды ниже.

Дура я, дура. Если боги решили, что кому-то следует устроить полнокровную жизнь, богатую приключениями, от их благодеяний не спрячешься нигде.

Он ринулся на меня с небес – прекрасный юноша на белом крылатом коне. Безукоризненные черты его лица были искажены яростью, в руке он сжимал тугой лук. Молодой герой с упоением орал какую-то необыкновенную ахинею о казни ненасытного чудовища-людоеда. К сожалению, то, что названным людоедом являюсь я сама, дошло до меня слишком поздно. Тогда лишь, когда юноша начал выпускать стрелы. Проделывал он это с потрясающей скоростью: казалось, его руками управляет сам Аполлон. Все стрелы были направлены в меня.

Наверное, мне стоило наплевать на обещание, данное родителям, и откусить этому парню голову в первый же момент. Но я твёрдо решила держаться данного слова. «Делай, что должно – и будь что будет». Идиотский девиз, между прочим. Чую, много бед он принесёт тем, кто сделает его своим credo.

Я фукнула чернильным облаком, как какая-нибудь морская каракатица, и бросилась наутёк, активно помогая крыльями. Взлететь на них невозможно, слишком коротки. Однако в горах, при прыжках с камня на камень и со скалы на скалу эти рудименты – довольно полезная штука. Так же, как четыре выносливые козьи ноги с раздвоенными копытцами. Я мчалась по склону Крага, сшибая телом валуны, вызывая оползни и выпуская новые и новые клубы заградительного дыма. Увы, помогало это мало; вернее – совсем не помогало. Герой не отставал. Стрелы у него закончились (с полдюжины застряли в моей шкуре) и теперь он потрясал копьём. Наконечник у копья был – будь здоров: широкий, сияющий как бронзовое зеркало и, я уверена, чрезвычайно острый. Не хотелось бы мне получить этой штуковиной в бок.

Едва я так подумала, как страшное свершилось. Возле правой лопатки кольнуло, потом послышался звук, точно от разрываемого полотна, и жуткая боль разлилась по телу. Я рванулась из последних сил, рыча, плюясь дымом и блея, но не смогла сдвинуться с места. Копьё героя, пробив тело насквозь, пригвоздило меня к земле. Вывернувшись, я ощерилась; юноша лишь расхохотался. Затем спрыгнул с коня и звучно скомандовал:

– Пегас, топчи её!

Жеребец вознёс надо мной копыта. Каждое было размером с блюдо для жертвоприношений, каждое подковано шипастой бронзовой подковой…

Когда я уже не могла двигаться, герой приблизился. Пнул ногой. Я слабо зашипела. Не уверена, что он расслышал. Взяв крепкий камень, мой истязатель опустился на одно колено и заговорил, издевательски укладывая фразы гекзаметром:

– Не сладко быть битой тебе, о Химера? Зачем разоряла посевы ликийцев, зачем пожирала мужей многохрабрых?

– Они… сами… винова… ты… – простонала я.

– Ты лжёшь, о чудовище, лжёшь перед смертью. За это два нижних клыка тебе выбью, Химера. Чтоб больше не смела хватать – ни людей, ни животных. Да ты и не сможешь, издохнешь сегодня как падаль.

– Падаль… уже… мертва… чурбан…

Юноша расхохотался.

С камнем у него, конечно, ничего не получилось. Тогда он приказал Пегасу встать мне на шею ногой, вырвал из раны копьё и начал орудовать им. Зубы у меня, к несчастью, сидят крепко. Герой кряхтел, грязно ругался (Иобат! Иобат!), напрочь забыв о гекзаметре, и даже пару раз звучно пукнул от натуги. Я ждала беспамятства или смерти, но ни то, ни другое почему-то не наступало. В конце концов, разодрав мне все дёсны, и кажется, сломав нижнюю челюсть, он добился своего. Сжал трофей в кулаке, вскочил на крылатого коня и воскликнул с пафосом:

– Запомни же имя моё перед смертью. Я Беллерофонт, сын Главка, наследник Сизифа.

– Иди… к Аиду… дикарь… – пробормотала я и наконец-то потеряла сознание.

Очнулась в темноте. Звёзд было почти не видно. Лишь Луна, дрожа и двоясь, плыла в разрывах облаков – и не скопления насекомых рисовались теперь на её жёлтом лике, а всадник, пронзающий пикой мерзкое чудище. Всё тело ломило, будто я попала под камнепад. Раненое копьём плечо невыносимо пылало – оно уже изрядно распухло и, определённо, начинало нарывать. Пергамент крыльев прорван во многих местах. У хвоста был напрочь отрублен кончик – змеиная голова. Теперь я больше никогда и ничего не «почую задницей». Но самое противное: зубы. Вернее, их отсутствие. Представляю свою улыбку сейчас.