Цай Цзюнь - Заклятие

— Майя? — Это странное и удивительное имя я молча повторял про себя. Если перейти на какой-нибудь западный язык, то это имя следует писать «Maja», и, кажется, такое имя действительно существует; вдобавок, именно так переводится на китайский язык название древней цивилизации в Центральной Америке. Но я об этом не стал задумываться и сказал ей правду:

— Здравствуйте, Майя. Меня зовут Бай Чжэнцю, археолог из экспедиции. Вчера мы после раскопок угодили в песчаную бурю, и я потерялся, сам не знаю, как сюда попал.

— Вы археолог? Приехали на Лобнор раскапывать могилы? — нахмурившись, спросила она меня.

— Мы приехали защищать памятники культуры, а не разрушать их. Не просто раскапывать могилы, — я старался ответить понятно.

— Как европейцы, которые приезжали к нам сюда много лет назад?

Я был удивлен: следовательно, она знала о Свене Хедине и Стейне, вероятно, по местным преданиям.

— Нет, я не такой, как они. Они грабили, а мы защищаем.

Майя, по-прежнему качая головой, рассмеялась:

— Помолчите, у вас от жажды во рту пересохло.

Она вытащила из-под одежды бурдюк и сунула его мне в руки:

— Пейте.

Я не знал, как ее отблагодарить. Возможно, она так поступила потому, что обитатели песчаной пустыни часто живут в одиночестве, и у них распространилась добрая традиция гостеприимства.

Драгоценнейшую в пустыне воду они могут просто так дать незнакомому человеку! Может быть, мы, китайцы, самые эгоистичные люди. Преисполненный благодарности, я открыл бурдюк, полный воды, и осторожно пригубил, омочив потрескавшиеся губы. Я опасался, что в пустыне вода будет солоноватой, а она оказалась сладкой и чистой. Я отпил первый глоток — вода прошла по моему горлу, напоила все мое существо словно дождь, выпавший на иссохшее от зноя поле. Клянусь, что за всю свою жизнь я никогда не пил такой вкусной воды. Но я не посмел пить много, один-два глотка — и хватит; исполненный благодарности, я возвратил бурдюк Майе.

Встряхнув бурдюк, она спросила:

— Почему выпили так мало? Вам необходима вода.

— Нет, этого с меня хватит.

— Не знала я, что вы так думаете, — засмеялась она.

Она отвернулась и быстрым шагом пошла вперед, ведя под уздцы верблюда. Она шла очень быстро, большими шагами; в ней не было ни следа городского кокетства, она была здоровой и естественной. По-моему, только эта трудная для человеческой жизни пустыня может порождать таких женщин.

Вскоре я наконец увидел что-то зеленое. Этот цвет сразу же воодушевил меня, мои ноги больше не деревенели; не без труда я спрыгнул с верблюда и пошел рядом с Майей.

— Почему вы сошли?

— Не хочу, чтобы люди видели, как я еду на верблюде, а вы идете пешком.

Наконец мы подошли к зеленому островку. На самом деле это было всего лишь зеленое пятнышко посреди желтой пустыни, где делала изгиб речка. На ее берегах росли тополя и фанаты, сама речка заросла камышом, много птиц гнездилось по берегам, несколько лодок-долбленок стояло на речке. Здесь ничто не напоминало о пустыне. Мне казалось, будто я вернулся в обильный водой край под Шанхаем.

Посреди зеленого островка-оазиса была крохотная деревенька из нескольких десятков мазанок, слепленных из глины, с камышовыми крышами на тополевых жердях. Мазанки были разбросаны поодаль друг от друга, но их дружелюбные обитатели жили без розни. Когда Майя привела меня к ним, они вынесли из домов еду, чтобы угостить меня. Сильно проголодавшийся, я отлично пообедал; главным блюдом была рыба, на закуску — мелко нарезанная баранина. Майя сказала, что они здесь живут в основном рыбной ловлей, а еще держат овец. Они невысокие и некрупного телосложения, возможно, как раз потому, что главной пищей у них служит рыба. Однако среди этих людей не было никого, кроме Майи, кто умел бы говорить по-китайски, поэтому большую часть времени Майя исполняла роль переводчика. Если судить по их лицам, то больше всего они похожи на уйгуров, но я внимательно прислушивался к их речи, и, по-моему, она не походила на уйгурский язык. Я немедленно стал вспоминать знакомые мне древние языки Западного края и про себя старался их сравнивать с их речью; действительно, обнаруживалось кое-что общее. Возможно, их язык принадлежит к другой языковой семье — индоевропейской, на одном из языков этой семьи говорили и древние лоуланьцы.

В таком случае, возможно, я видел потомков древних лоуланьцев, которые упоминаются в легендах как народность лобу. Они покинули высохший, безводный Лобнор, переселились туда, где была вода, и прервали всякие сношения с другими людьми, хотя за долгие годы они по большей части усвоили язык и обычаи уйгуров.

Я стал расспрашивать Майю в поисках выхода отсюда. Я страстно стремился вернуться в экспедицию, где обо мне уже наверняка беспокоились коллеги. Я воображал, что уже сегодня смогу вернуться в базовый лагерь нашей экспедиции. Майя только рассмеялась:

— Неужели ты хочешь вернуться сегодня вечером? Тогда ты можешь погибнуть от жажды в пустыне. Ведь никто не способен уйти отсюда. Этот оазис со всех сторон окружает бескрайняя пустыня. Даже если есть верблюд, это не поможет делу, потому что в бескрайней пустыне верблюд тоже сбивается с пути и будет в пустыне ходить по кругу, пока не погибнет от жажды. Ни в коем случае нельзя даже помышлять об этом. А сюда ты попал по чистейшей случайности. Твой верблюд во время песчаной бури потерял направление и проделал очень дальний путь, прежде чем прийти сюда. Он бежал в песчаной буре, спасаясь от гибели, и не сумеет найти дорогу обратно.

Я очень огорчился и спросил:

— А как же река? Если я пойду вдоль реки?

— Если ты пойдешь вниз по течению реки, через день пути зайдешь вслед за рекой в сердце пустыни, где река уходит в песок и исчезает; течение прекращается, это конец реки. Если же ты пойдешь вдоль реки вверх по течению, то дойдешь до холодного плоскогорья, позади которого высятся горы с вечными снегами. Это горы Алтынтаг. Вся эта река наполняется водой от таяния снегов Алтынтаг.

— Ты хочешь сказать, что я навечно буду заточен здесь? — в отчаянии спросил я.

— Нет, ежегодно, в конце октября, из уездного города, который находится в нескольких десятках километров отсюда, отправляют почтовый караван по отдаленным оазисам. Они привозят газеты, почту и кое-какие товары — не на продажу, а для обмена.

Еще важнее, что они привозят к нам врача, чтобы он полечил нас. Так бывает только один раз в год. Пусть даже большинство наших людей неграмотны и не умеют писать письма, но мы всегда очень рады приходу почтового каравана, и каждый раз, когда он приходит, устраиваем праздник. Только этот верблюжий караван знает дорогу к нам в оазис. Они умеют укрываться от песчаных бурь и обходить зыбучие пески, чтобы добраться сюда. Если ты захочешь уйти, надо дождаться прихода каравана в конце октября и уйти вместе с ними.