Фрэнсис Вилсон - Рожденный дважды

— Я должна повидать ее, — заявила Грейс, направившись к шкафу за своим пальто.

— А почему сначала не позвонить по телефону, — предложил брат Роберт, — и узнать, в чем дело?

По выражению его лица Грейс поняла, что брату Роберту так же не терпится узнать подробности о болезни Кэрол, как и ей.

— Пожалуй, так и сделаю.

Грейс узнала через справочную номер телефона больницы Монро и набрала его. Когда она попросила соединить ее с палатой Кэрол Стивенс, дежурная замялась, а потом сказала, что больная не отвечает на телефонные звонки.

Это взволновало Грейс. «Не отвечает на звонки» может означать, что у Кэрол что-то серьезное или же, возможно, она в хирургическом отделении.

— В какой она палате?

— Два-двенадцать.

— А кто ее лечащий врач? Доктор Альбертс? — Она знала, что он был домашним врачом Кэрол.

— Нет, доктор Галлен.

Внезапно замолчав, Грейс положила телефонную трубку, даже не попрощавшись. Только со второго раза трубка попала на рычаг.

Брат Роберт, Мартин и мистер Вейер вопросительно смотрели на нее.

— Что случилось? — спросил брат Роберт.

— Не знаю; может быть, ничего.

— Так почему вы выглядите так, будто увидели привидение?

— Она сказала, что ее врач — доктор Галлен.

— Ну и что?

— Я слышала о нем. Он акушер.

Мистер Вейер выронил из рук настенную тарелку и изображением Благовещения.

2

— Я потеряла ребенка? — спросила Кэрол, держась за боковые прутья больничной кровати, как моряк, выброшенный в море, держится за обломки своего судна.

Доктор Галлен отрицательно покачал головой. Он был еще молод — примерно тридцати пяти лет, полноватый блондин, не успевший приобрести апломб, присущий многим из его коллег.

Со временем он появится, подумала Кэрол. Но сейчас она была рада тому, что он держался просто и дружелюбно.

— Насколько я могу судить, нет. Но вы были очень близки к этому. Однако я считаю, что плод не пострадал.

— Но мой анализ на беременность дал отрицательные результаты.

— А кто заказал его?

— Вроде бы я сама.

— А когда вы его «вроде бы» сдавали?

— В позапрошлое воскресенье.

— Почти две недели назад. Слишком рано. Показатели беременности были недостаточно высоки, чтобы дать положительные результаты. Вы получили мнимоотрицательный ответ. Этого следовало ожидать. Через несколько дней он, наверное, был бы положительным. — Он шутливо погрозил ей пальцем. — Вот что происходит, когда сотрудники-немедики берут на себя функцию доктора, не окончив медицинского учебного заведения. А теперь, если придете ко мне в первое…

— Какой срок моей беременности?

— Полагаю, от четырех до шести недель. Может быть, ближе к четырем. Если вы все еще беременны.

У Кэрол оборвалось сердце.

— Если?..

— Да. Если. Хотя я почти убежден, что вы не потеряли ребенка. Но всякое может быть. На пару дней мы вас уложим и будем регулярно делать анализы на беременность. Если они останутся положительными, значит, все в порядке. Если нет, вам придется попробовать еще разок.

Действительность безжалостно напомнила Кэрол о себе. Она с трудом сдержала слезы.

Попробовать еще разок! Каким образом? Ведь Джим мертв.

Страдание, по-видимому, отразилось на ее лице.

Доктор Галлен спросил:

— Что-нибудь не в порядке?

— Мой муж… он погиб в воскресенье.

Глаза доктора округлились.

— Стивенс? Неужели тот Стивенс! О, простите. Меня не было в городе. Я слышал об этом, но я… как-то не связал это с вами. Искренне прошу извинить меня.

— Все в порядке, — ответила Кэрол, но ничего в порядке не было. И будет ли когда-нибудь, она сомневалась.

— Что ж, похоже, ничего иного, как только приложить все усилия, чтобы ребенок выжил, — произнес он с нерешительным видом. — Идет?

Она кивнула, закусив губу, полная страха за ребенка.

— Я зайду к вам попозже, — сказал доктор. — Я буду наблюдать вас. Если понадобится, всю ночь. — Он махнул ей рукой и вышел из палаты.

В нем было нечто такое, что почти вселило в Кэрол уверенность — они сумеют справиться.

3

— Теперь мне все становится ясно, — сказал мистер Вейер, поднимая с пола черепки настенной тарелки.

— Вам повезло, — желчно заметил Мартин. — Нам было все ясно уже много недель назад.

— Спокойно, Мартин, — остановил его брат Роберт. — Побольше терпимости. Помните: вера — это дар.

— Неужели вам действительно все было так уж ясно? — спросил мистер Вейер Мартина. Теперь на его губах уже не играла насмешливая улыбка. Он выглядел по-настоящему мрачным.

— Разумеется. Антихрист грядет, и…

— А нельзя ли хотя бы на время обойтись без иудейско-христианской мифологии? Она только вводит в заблуждение.

— Мифологии? — воскликнул Мартин, выпрямляясь. Он кипел от возмущения. — Вы говорите о слове Господнем!

— Давайте пользоваться нейтральным термином, ладно? Я не могу принимать всерьез наш спор, если мы будем говорить об Антихристе. Как звучит для вас слово «Враг»?

— Совершенно никак!

— Успокойтесь, Мартин, — вмешалась Грейс. — Оно звучит для меня совсем нейтральным. Оно никого не задевает.

Грейс чувствовала: Мартин не меньше ее жаждет услышать, что скажет мистер Вейер, но не хочет в этом признаться.

Молодой человек посмотрел на брата Роберта, тот кивнул ему и не совсем уверенно проговорил:

— Все в порядке, Мартин.

Тот повернулся к мистеру Вейеру:

— О'кей! Но запомните, что…

— Хорошо, хорошо, — согласился мистер Вейер. — А теперь расскажите мне, когда каждый из вас впервые почувствовал признаки Врага?

— Я точно не знаю, — ответил брат Роберт. — Вначале это было слишком неясное ощущение. Пожалуй, в первые дни февраля.

Мартин энергично закивал.

— Точно.

— А когда на ваших собраниях заговорили на незнакомых языках?

— О, это происходит с того времени, когда мы впервые начали собираться в прошлом году. Это обычное явление для общин пятидесятников.

— Я имею в виду тот особый язык, на котором говорила Грейс, когда обратилась ко мне на собрании.

От этого воспоминания Грейс бросило в дрожь.

— Тот, который вы назвали «языком древних»? — спросила она.

Он кивнул, но продолжал неотрывно смотреть на Мартина.

— Да. А когда вы впервые услышали это?

— Могу вам сказать. Это произошло незадолго до того, как прибыл брат Роберт. Я запомнил, потому что это было страшно необычно. Все, кто в тот вечер впали в транс, говорили на одном и том же языке. Это было в третье воскресенье до Великого поста — 11 февраля.