Татьяна Корсакова - Проклятое наследство

В усадьбе они оказались уже в темноте, и Анна сразу же поднялась к себе. Даже спокойной ночи не пожелала. Она злилась, и Клим знал причину ее злости. Он поступил некрасиво, сказал не просто глупость, а пошлость. Ведь на самом деле совсем другое хотел сказать, хотел, чтобы Анна осталась с ним до самого утра, чтобы гладила его по волосам, как маленького. Это для начала… Но испугался, позорно испугался самого себя, своих собственных желаний. А еще того, что рядом с Анной все менялось и в окружающем мире, и в нем самом. Он, не привыкший ни к ярким краскам, ни к ярким ароматам, терялся, когда на него обрушивался весь этот шквал, ослеплял, сшибал с ног. И в их первую встречу именно шквал неожиданного, до этого неведомого, оглушил его, сделал беспомощным, а оттого злым.

Гремела гроза, и из-за ливня не видно было ни зги. Сказать по правде, он даже экипаж их не заметил, он спешил на вокзал, потому что боялся передумать, боялся, что где-то по пути вернется здравый смысл и придется дать самому себе правдивый ответ на вопрос – а что же он надеется найти в Чернокаменске? И стоит ли вообще искать? Стоит ли тратить так неожиданно свалившееся на него наследство на авантюру с покупкой замка?

Они с бабкой никогда не жили богато, не голодали, но не более того. По крайней мере, Климу так казалось. Когда он был ребенком, потребность в любви была в нем куда сильнее, чем потребность в деньгах. А когда он ушел из родительского дома, то и вовсе перестал думать о бабкином капитале.

Оказалось, зря. Оказалось, капитал имелся. Неожиданно большой капитал. Можно сказать, огромный! И все это так же неожиданно досталось Климу. Обрушилось на него, когда он, раненый, едва не потерявший себя, вернулся с флота. Деньги, драгоценности, облигации… Бабка оставила единственному внуку все, не оставила она лишь прощального письма. Так и ушла в иной мир с пугающим чувством нелюбви.

Клим не особо печалился. Нелюбовь так нелюбовь. Он уже не маленький мальчик, которого можно выпороть розгами за малейшую провинность. Он вырос, нашел себя в этом мире. Почти нашел…

С самого раннего детства Клима преследовало ощущение, что он неправильный, что судьба обделила его способностью чувствовать, сопереживать, бояться наконец! Он не боялся ничего и никогда, не понимал, как вообще можно бояться. Он не привязывался ни к кому. Не знал, как можно привязаться. А вкус жизни он чувствовал, лишь когда жизнь эта оказывалась на волоске. Вкус этот был дымный, с медным привкусом крови, багряный, но Климу он все равно казался упоительным, и даже неминуемо приходящая следом мигрень не была такой уж большой платой за право почувствовать себя живым.

Были еще карточные игры, выпивка, случайные романы, авантюры, но сравниться с риском они не могли, если и дарили удовлетворение, то крайне скоротечное, оканчивающееся тяжелым похмельным дурманом. Не помогало бабкино наследство. Скорее уж вредило, медленно, но верно загоняло Клима в тупик безделья и лицемерия.

А потом он получил то письмо, и жизнь изменилась. Пришло решение, пусть спонтанное, но на тот момент казавшееся Климу единственно верным, имеющим хоть какой-то смысл. Об этом он и думал, о смысле, когда графиня Анна Шумилина, перепачканная грязью от макушки до носков, швырнула камень в его экипаж.

…От нее шло сияние. Не багровый тревожный отсвет, а мягкое серебряное свечение. И все, что оказывалось рядом, наливалось цветом и красками. Даже в серой грозовой мути! Климу стало любопытно и, пожалуй, самую малость боязно, что этакое разноцветье непременно закончится жесточайшим приступом. Здравый смысл нашептывал – уезжай, беги куда глаза глядят. Но вот беда, глаза глядели только на Анну Шумилину, грязную, злую, высокомерную, святящуюся.

Уже в экипаже он понял, какую роковую допустил ошибку, потому что к краскам присоединились запахи. Никогда раньше обоняние его не было таким острым. Да что там! Можно сказать, раньше у него напрочь отсутствовало обоняние. Жирный смрад гари – не в счет. А теперь вот обоняние появилось. Клим не боялся смерти, ранений и боли, но по-настоящему испугался, когда почуял тонкий аромат, исходящий от мокрых волос Анны. От нее пахло необычно. Может быть, так пахнут луговые цветы или трава после дождя. А может, это всего лишь духи. Клим по-настоящему и не знал, как пахнут цветы, трава и духи. Но что-то внутри сначала сжалось, напуганное такой мелочью, а потом потянулось к источнику аромата. И Клим потянулся следом, чтобы сохранить в памяти. С мокрых волос Анны аромат соскользнул на его пальто, сплелся с шерстяными нитями, затаился. Наверное, пальто бы потом пахло еще очень долго, возвращало бы Клима в тот удивительный момент, когда жизнь казалась настоящей, но он испугался, что не выдержит, что воспоминания о прекрасном разрушат будущее, и, испугавшись, снова разозлился. То ли на себя, то ли на Анну. Как бы то ни было, а от пальто он отказался и кроме всего прочего сказал какую-то обидную глупость. Вот точно такую же, как сейчас… Анна всего лишь хотела ему помочь, а он испугался и, испугавшись… разозлился. Но что сделано, то сделано, а злость можно попытаться направить в нужное русло. Есть у него один нерешенный вопрос.

Из усадьбы Клим выехал, лишь когда убедился, что Митрофан на месте, сидит, притулившись спиной к яблоне, крепкими желтыми зубами грызет неспелое яблоко. Анна не спустилась даже к завтраку. Обиделась…

Дядюшку Клим нашел на маяке. Да и где ж ему еще быть? Первой Клима встретила трехцветная кошка, заурчала утробно, выгнула дугой спину, напрашиваясь на ласку.

– …Я был прав. – Дядюшка тяжелой поступью спускался по лестнице.

– В чем?

– В том, что тебе и Анне не место на острове.

– А зачем же, в таком случае, вы отправили мне то письмо? – Вот он и спросил прямо. Чего уж ходить вокруг да около, когда тут такое творится?

– Какое письмо? – Выражение дядюшкиного лица и в самом деле казалось удивленным. Играет или недоумевает искренне?

Как бы то ни было, а Август Берг был единственным человеком на острове, которому Клим мог довериться. Может, пришло время поговорить начистоту?

– Значит, это не вы пригласили меня в Чернокаменск?

– Я?! – Он спустился, уселся на нижней ступеньке, бросил быстрый взгляд на Климово кольцо. И кольцо отозвалось, нагрелось, словно бы узнало прежнего своего хозяина. – Я всегда считал, да и теперь считаю, что тебе не место на Стражевом Камне.

– Темное место. Я помню, дядюшка.

– Значит, кто-то все равно позвал, собрал под одной крышей… – Он замолчал, а потом вдруг спросил: – Что пообещал? Тот человек, что он тебе пообещал?

– Пообещал рассказать о моем отце.

– Рассказал? Впрочем, если ты пришел ко мне, то не рассказал.