Энн Райс - Вампир Арман

Одной из самых важных задач было научиться притворяться смертным среди людей. После своего превращения я не очень близко общался с другими учениками, и совершенно избегал общества моей любимой Бьянки, перед которой я был в огромном долгу не только за прошлую дружбу, но и за то, что она выхаживала меня, когда я так сильно болел.

Теперь же я должен был столкнуться с Бьянкой лицом к лицу, так велел Мариус. Именно мне предстоял написать ей вежливое письмо, объясняя, что из-за своей болезни я не мог зайти к ней раньше.

И вот рано вечером, после быстрой охоты, где я выпил кровь двух жертв, мы, нагрузившись подарками, отправились ее навестить и застали ее в окружении английских и итальянских друзей.

Мариус по этому случаю оделся в элегантный темно-синий бархат и, что было для него необычно, в плащ того же цвета, а меня заставил надеть свои любимые небесно-голубые вещи. Я нес ей корзину с винными ягодами и сладкими пирожными.

Ее дверь была, как всегда, открыта, и мы скромно вошли, но она сразу же нас заметила.

Едва увидев ее, я ощутил душераздирающую потребность в определенного рода близости, то есть, мне захотелось рассказать ей обо всем, что произошло! Конечно, это было запрещено, и Мариус настаивал, что я должен научиться любить ее, не доверяясь ей.

Она поднялась и подошла ко мне, обняла и приняла обычные пылкие поцелуи. Я сразу же понял, почему Мариус в тот вечер настоял на двух жертвах. От крови мое тело потеплело и вспыхнуло.

Бьянка не почувствовала ничего, что могло бы ее испугать. Она обвила мою шею своими шелковыми руками. В тот вечер она блистала в желтом шелковом платье, усыпанном вышитыми розами, едва прикрывавшим белую грудь, что могла себе позволить только куртизанка.

Когда я начал целовать ее, следя за тем, чтобы скрыть свои крошечные клыки, я не почувствовал голода, поскольку крови жертв мне хватило с лихвой. Я целовал ее с любовью, только с любовью, мои мысли быстро перенеслись к жарким эротическим воспоминаниям, а мое тело, безусловно, проявило ту же настойчивость, что и в прошлом. Мне хотелось всю ее потрогать, как слепой может потрогать скульптуру, чтобы с помощью рук лучше увидеть каждый изгиб.

– О, да ты не просто поправился, ты в прекрасной форме, – сказала Бьянка. – Проходите, проходите оба, вы с Мариусом, идемте в соседнюю комнату.

Она небрежно махнула гостям, и без нее способным себя занять – они болтали, спорили, играли в карты, разбившись на небольшие группы. Она потянула нас за собой в более интимную гостиную, смежную со спальней, комнату, забитую устрашающе дорогими дамастовыми креслами и кушетками, и велела мне садиться.

Я вспомнил про свечи, что к ним никогда не следует приближаться, что я должен держаться в тени, чтобы никакой смертный не мог воспользоваться оптимальными условиями и рассмотреть мою изменившуюся, безупречную кожу.

Это оказалось не так уже сложно, поскольку она, несмотря на свою любовь к свету и склонность к роскоши, расставляла канделябры по разным углам для создания настроения.

Чем меньше света, тем меньше будет заметен блеск моих глаз; это я тоже знал. И чем больше говорить, тем больше я буду оживляться, тем больше я буду похож на человека.

Молчание и неподвижность опасны для нас, учил меня Мариус, ибо в неподвижности мы кажемся смертным безупречными, неземными, а в результате даже несколько жуткими, так как они чувствуют, что мы не те, за кого себя выдаем.

Я выполнял все эти правила. Но меня охватило волнение – ведь я никогда не смогу рассказать ей, что со мной сделали! Я заговорил. Я объяснил ей, что болезнь полностью утихла, но Мариус, куда более мудрый, чем любой врач, прописал мне отдых и уединение. Когда я не лежал в постели, я был один и пытался восстановить силы.

– Держись как можно ближе к правде, так ложь получится лучше, – учил меня Мариус. Теперь я следовал его указаниям.

– А я-то уже думала, что я тебя потеряла, – сказала она. – Когда ты, Мариус, прислал мне известия, что он выздоравливает, я сперва даже не поверила. Я решила, что ты хочешь смягчить неизбежный удар.

Она была прелестна, настоящий цветок. Ее светлые волосы разделялись на пробор, густые локоны с обеих сторон унизывал жемчуг, а инкрустированный жемчугом гребень стягивал их на затылке. Остальные локоны падали на плечи в стиле Ботичелли, ручейками блестящего золота.

– Ты вылечила его, как только мог вылечить человек, – сказал ей Мариус. – В мою задачу входило дать ему некоторые старые лекарства, кроме меня, о них никто не знает. А потом я дал лекарствам время сделать свое дело. – Он говорил искренне, но мне он показался грустным.

Меня охватила ужасная печаль. Я не мог рассказать ей, кем я стал, не мог рассказать, что теперь она видится мне по сравнению с нами совсем другой, яркой, светонепроницаемой благодаря человеческой крови, что ее голос приобрел новый, чисто человеческий тембр, от которого с каждым произнесенным ей словом мои уши ощущают нежный толчок.

– Ну, теперь вы оба здесь, и должны оба приходить почаще, – сказала она. – Давайте больше не допускать таких долгих расставаний. Мариус, я бы пришла к тебе, но Рикардо сказал мне, что ты хочешь тишины и покоя. Я бы сидела с Амадео в любом состоянии.

– Я знаю, милая, – сказал Мариус. – Но, как я и сказал, ему требовалось одиночество, а твоя красота опьяняет, да и твои слова – более сильный стимул, чем тебе кажется. – В его речи не присутствовало оттенка лести, она больше походила на искреннюю исповедь.

Она немного грустно покачала головой.

– Выяснилось, что без вас Венеция мне не дом. – Она осторожно посмотрела в сторону передней гостиной. – Мариус, ты освободил меня от тех, кто имел надо мной власть.

– Это было довольно легко, – сказал он. – На самом деле, это доставило мне удовольствие. Как же они были гнусны, твои, если не ошибаюсь, родственники, и как они стремились использовать твою репутацию несравненной красавицы в своих запутанных финансовых делах.

Он покраснела, и я поднял руку, умоляя его быть поосторожнее в выражениях. Теперь я понимал, что во время бойни в обеденном зале флорентинца он прочел в мыслях жертв вещи, о которых я и не подозревал.

– Родственники? Может быть, – сказала она. – Мне удобнее было забыть об этом. Но без колебаний могу сказать, что они представляли страшную опасность для тех, кого они вынуждали брать дорогие займы и заманивали в опасные авантюры. Мариус, со мной произошли странные вещи, вещи, на которые я никогда не рассчитывала.

Мне нравилось серьезное выражение нежных черт ее лица. Она казалась мне слишком красивой, чтобы обладать мозгами.

– Я становлюсь богаче, – сказала она, – поскольку могу оставлять себе большую часть своего собственного дохода, а люди, вот что самое странное, люди, а благодарность за то, что нашего банкира и вымогателя больше нет, осыпают меня бесчисленными подарками, золотом и драгоценными камнями, да, даже это ожерелье, посмотри, видишь, это все морской жемчуг, одного размера, здесь его целая веревка, и все это мне просто дарят, хотя я сто раз уверяла их, что не имеют к тем событиям никакого отношения.