Энн Райс - Вампир Арман

Мариус перегнулся через нее и прижал меня к ней плотнее, чтобы я прикоснулся к ее мягким изгибам, почувствовал все тепло, исходившее от ее чувственных бедер.

Он лег на нее сверху, легко, чтобы не причинить ей неудобства весом своего тела, правой рукой поднял ее юбку и просунул пальцы между ее ног.

Это было очень дерзко. Прижимаясь к ее плечу, я смотрел, как вздымается ее грудь, а дальше виднелся крошечный, покрытый пушком холмик, который уместился в его руке.

Она окончательно забыла о всяких приличиях. Он осыпал поцелуями ее шею и ее грудь, обхватив пальцами пушок между ее ног, и она начала извиваться от неприкрытой страсти, приоткрыв рот; ее ресницы трепетали, все тело внезапно увлажнилось и источало новый, горячий аромат.

Я осознал, что чудо заключается в том, чтобы довести человеческое тело до состояния такой повышенной температуры, чтобы оно источало все эти сладкие запахи и даже интенсивное, невидимое глазу мерцание эмоций; все равно что разжигать огонь, пока не запылает костер.

Пока я целовал ее, по моему лицу разливалась кровь моих жертв. Казалось, она снова ожила, разгоряченная моей страстью, но в моей страсти не было демонической потребности. Я прижался открытым ртом к коже ее горла, накрыв то место, где виднелась артерия, словно голубая река, текущая от головы вниз. Но я не хотел причинять ей боль. Я не испытывал потребности причинять ей боль. На самом деле, обнимая ее, я испытывал только удовольствие, просовывая руку между ней и Мариусом, чтобы покрепче прижать ее к себе и покачивать, пока он продолжает играть с ней, то поднимая, то опуская пальцы на нежном холмике между ее бедер.

– Что ты меня дразнишь, Мариус, – прошептала она, тряся головой. Подушка под ней промокла и утопала в запахе ее волос. Я поцеловал ее в губы. Они впились в мой рот. Чтобы не дать ее языку обнаружить мои вампирские зубы, я сам ввел язык в ее рот. Ее вторые губы не могли бы быть приятнее, плотнее, влажнее.

– А, тогда вот так, милая, – ласково ответил Мариус, и в нее проскользнули его пальцы.

Она приподняла бедра, как будто ее поднимали его пальцы, чего ей как раз и хотелось.

– Господи, помоги мне, – прошептала она, достигая вершин страсти, ее лицо потемнело от прилившей крови, а грудь охватило розоватое пламя. Я сдвинул ткань и увидел, что краснота распространяется по всей груди, а соски затвердели и торчат вверх, как изюминки.

Я закрыл глаза и лег рядом с ней. Я отдался восприятию страсти, раскачивающей ее тело, а потом ее, когда ее огонь стал угасать, она почти погрузилась в сон. Она отвернулась от меня. Ее лицо успокоилось. Веки изящно прикрыли глаза. Она вздохнула и непринужденно приоткрыла прелестные губки.

Мариус отвел волосы с ее лица, расправил мелкие непокорные колечки, промокшие от влаги, и поцеловал ее в лоб.

– Теперь спи и знай, что ты в безопасности, – сказал он ей. – Я всегда буду о тебе заботиться. Ты спасла Амадео, – прошептал он. – Ты не давала ему умереть до моего прихода.

Она сонно повернулась к нему и медленно открыла блестящие глаза. – Разве я недостаточно хороша для тебя, чтобы любить меня просто за мою красоту? – спросила она.

Я внезапно осознал, что она говорит об этом с горечью и удостаивает его своим доверием. Я чувствовал ее мысли!

– Я люблю тебя, и мне все равно, одеваешься ли ты в золото и жемчуг, отвечаешь ли ты мне остроумно и быстро, содержишь ли ты освещенный и элегантный дом, где я могу отдохнуть, я люблю тебя вот за это сердце, которое привело тебя к Амадео, когда ты знала, что это опасно, что те, кто знает или любит англичанина, могут причинить тебе зло, я люблю тебя за мужество и за что, что ты знаешь об одиночестве.

Ее глаза на секунду расширились.

– За то, что я знаю об одиночестве? О да, я прекрасно знаю, что значит быть совсем одной.

– Да, моя храбрая Бьянка, а теперь ты знаешь, что я тебя люблю, – прошептал он. – А что Амадео тебя любит, ты всегда знала.

– Да, я тебя очень люблю, – прошептал я, лежа рядом с ней и обнимая ее.

– А теперь ты знаешь, что я тебя тоже люблю.

Она рассматривала его так пристально, как только позволяла ей ее томность.

– У меня на языке вертится столько вопросов, – сказала она.

– Все это ерунда, – сказал Мариус. Он поцеловал ее и, мне кажется, дотронулся зубами до ее языка. – Я заберу твои вопросы и развею их по ветру. Спи, девственное сердце, – сказал он. – Люби, кого хочешь, под надежной защитой нашей любви к тебе.

Это был сигнал уходить.

Пока я стоял в ногах кровати, он накрыл ее расшитыми покрывалами, аккуратно подогнув тонкую простыню из фламандского полотна под край более грубого белого шерстяного одеяла, а потом поцеловал ее еще раз, но она крепко спала, как маленькая девочка, мягкая и безмятежная.

На улице, стоя на берегу канала, он поднес к ноздрям свою обтянутую перчаткой руку, смакуя сохранившимся на ней запахом.

– Ты сегодня многому научился, не так ли? Ты не сможешь рассказать ей, кем ты стал. Но ты видишь, насколько близко ты можешь к ней подойти?

– Да, – сказал я. – Но только в том случае, если мне взамен ничего не нужно.

– Ничего? – спросил он. Он укоризненно посмотрел на меня. – Она дала тебе свою преданность, привязанность, интимность; что еще тебе нужно взамен?

– Больше ничего, – сказал я. – Ты хорошо меня научил. Но прежде я обладал ее пониманием, она была для меня зеркалом, в котором я мог изучать свое отражение и тем самым судить о своем развитии. Сейчас она уже не может быть таким зеркалом, правда?

– Нет, во многом может. Показывай ей, кто ты такой, жестами и прямыми словами. Не нужно рассказывать ей истории о вампирах, они только сведут ее с ума. Она прекрасно сможет принести тебе успокоение, даже не зная, отчего тебе плохо. А ты, ты должен помнить, что рассказав ей обо всем, ты ее уничтожишь. Только представь себе.

Я долго молчал.

– Тебе что-то пришло в голову, – сказал он. – У тебя торжественный вид. Говори.

– А ее нельзя сделать…

– Амадео, ты подводишь меня к новому уроку. Ответ отрицательный.

– Но она состарится и умрет, а…

– Конечно, так и будет, это ее судьба. Амадео, сколько может быть в мире таких, как мы? И на каких основаниях мы повели бы ее за собой? Ты уверен, что мы захотим провести в ее обществе вечность? Что мы захотим сделать ее своей ученицей? Что мы захотим слушать ее крики, если волшебная кровь доведет ее до безумия? Эта кровь – не для каждой души, Амадео. Она требует великой силы и большой подготовки, что я нашел в тебе. Но в ней я этого не вижу.

Я кивнул. Я знал, о чем он говорит. Мне не пришлось вспоминать о том, что со мной приключилось или даже мысленно возвращаться к взрастившей меня грубой колыбели России. Он был прав.